– Смутно помню вчерашнее, уснула быстро, – сбивчиво рассказывала Олеся, то и дело прихлебывая седативный чай, который ей заботливо заварила Антонина Ильинична. – Можно сказать, вырубилась. Наверное, позволила себе лишнее. Помню, Инга не очень хотела спать. То приходила, то уходила куда-то.
– Вчера что-то было подмешано в алкоголь или в морс, – поделился догадкой Петр. – Вот все и вырубились раньше обычного.
– Может быть. Но кому это надо?
Фролов пожал плечами:
– Наверное, тому, кто совершил эти убийства. Чтобы лишние люди не путались под ногами. Свидетелей чтобы не было!
– Да-да, конечно, – закивала Олеся. – Я сейчас плохо соображаю, только проснулась, а тут такое…
Петр вспомнил стихотворение, на котором была раскрыта книжка Буйкевича, и осторожно поинтересовался:
– Скажи, у Инги была какая-то аллергия? Может, она что-то не переносила? Мы подозреваем, что причина смерти – анафилактический шок.
– Да-да, что-то такое было, причем очень сильное, – пытаясь вспомнить, Олеся даже забарабанила пальцами по столику. – Кажется, на цветение фиалок… и еще на что-то, сейчас не вспомню.
Петр сделал пометку в блокноте. В голове крутанулись шестеренки, и мысли, до этого мельтешащие вразнобой, выстроились в ряд.
Первое: убийца знал про аллергию Инги, сделал убийственный 100 %-ный раствор и на вдохе брызнул ей в нос. Это все равно что боевое отравляющее вещество дать понюхать. О чем это говорит? О том, что преступление планировалось заранее. Никакой спонтанности. Никаких экспромтов.
Второе: как здорово подошло стихотворение к убийству! Будто писалось специально для этого события. Вопрос: знал ли Буйкевич об аллергии Инги или случайно написал текст, от фонаря?
Если все именно так и обстоит, то каков мотив у Буйкевича убивать Ингу? И, если он все же найдется, зачем оставлять стихотворную подсказку из своего же сборника? Смотрите, дескать, как все складно у меня получилось – и на практике, и в стихах.
Однако Буйкевич пока спит и не знает, какая беда разразилась на турбазе. Может, это и к лучшему. Петр сам стучал в их с Монро комнату, заспанная Анжела выглянула на минутку, шепотом попросила не будить Стаса. В открывшемся проеме Фролов разглядел торс спящего поперек кровати Ковбоя и решил не нарушать утренней идиллии влюбленных.
А что, собственно, мешало самой Олесе совершить эту гнусность?
Петр отвел глаза в сторону, чтобы не выдать посетившую его мысль. Олеся вчера приобрела у Стаса сборник стихов, нашла подходящий по смыслу текст, решила использовать его, так как натура она романтичная. Для большей загадочности оставила на носу жертвы очки.
Правда, в эту версию не вписываются смерть Цитруса и винтик от очков, потерянный в его комнате… И мотива вроде нет. Но как-то уж чересчур спокойно Олеся восприняла известие о том, что ее очки оказались на носу покойницы. Петр возвратил их ей минут пятнадцать назад. Надела без разговоров, словно и не расслышала его слов.
Кто еще, кроме Пресницкой, мог знать об аллергии? Они – подруги, и этим объясняется многое. В частности, тот факт, что Олеся даже вспомнила вчера, как Инга говорила ей про Петра, про их давнишний роман.
– Вчера ты еще упоминала, глядя, как Элла разговаривает с Максом Лунеговым, – решил сменить тему Петр, – что мы с тобой вроде как друзья по несчастью. Что ты имела в виду?
– Не произноси, пожалуйста, при мне эту противную фамилию, – Олеся сморщилась, словно ее рот был набит лимонными дольками. – Это не имеет никакого отношения к убийству. Хотя… все равно ведь узнаешь. Лучше уж от меня. Как раз накануне поездки сюда мы с Максом откровенно поговорили, он объяснил, как мог. Я поняла, что любовь прошла, завяли помидоры.
– У вас что-то было? – как можно тактичней и мягче уточнил Петр, видя, как нелегко дается женщине такое признание.
– Помнишь, в институте у нас была такая песенка: «От сессии до сессии живут студенты весело»?
– «…а сессия всего два раза в год», – закончил Петр припев известного шлягера студенческих времен.
– Вот именно, – закивала Пресницкая, оживившись. – А у нас с Максом получилось – от праздника до праздника. Ты, наверное, заметил, что я прихрамываю… Остаточные явления после перелома голени, укорочение конечности небольшое получилось. Я сломала ногу год назад накануне того праздника, прошлогоднего.
– Я все понимаю, но при чем здесь твой перелом?
– Перелом, кажется, ни при чем. Но ты все равно узнаешь, так лучше от меня. Хоть мне это и нелегко.
Видимо, чтобы набраться смелости, Олеся допила остатки жидкости в стакане, промокнула платком глаза.
– Так вот, у нас такое вспыхнуло с ним год назад, что я поехала на праздник на эту же турбазу с загипсованной ногой! Ты можешь себе такое представить? Все считали и считают до сих пор это полным идиотизмом, но, тем не менее, я не жалею ни о чем.
– У вас, пардон, на турбазе и вспыхнуло? – не удержался Петр, но вскоре понял вопиющую бестактность своего вопроса.
Олеся залилась краской, сняла очки.
– Нет, во время праздника… как бы это сказать… – женщина какое-то время близоруко блуждала взглядом по скудной обстановке комнаты, подбирая нужные выражения, – Макс был еще… несвободен. Он не мог так, в открытую… Необходимо было соблюдать приличия. Понимаешь, что я имею в виду?
У Петра появилось ощущение, как в детстве, когда они зимой во дворе лепили снеговика: чем дальше катишь снежный ком, тем больше на него налипает снега. Так и здесь: по мере погружения в это дело обнаруживались все новые обстоятельства и детали. Их становилось все больше, их все труднее стало удерживать в голове.
– У него был роман с кем-то до тебя?
Ответить Олеся не успела, ей помешали: в коридоре послышались шум, возня. Истошный крик Анжелы мог разбудить кого угодно.
Красные галстуки смерти
Выскочив в коридор, Петр застал настоящую потасовку. Монро колотила Лунегова своими кулачками наотмашь, тот защищался, как мог.
– Я тебе покажу разбуди, – приговаривала она при каждом ударе, – я т-тебе разбуж-жу! Пшел вон отсюда, козел!
Вмешательство Петра охладило пыл Барда. Раскрасневшийся, он погрозил «Монро» пальцем:
– Наш разговор еще не окончен, я это так не оставлю. Ишь, защитница нашлась! Так и передай своему уроду: на том свете выспится!
– Что произошло, вы можете объяснить? – спросил Петр, обращаясь к обоим. – Из-за чего сыр-бор?
– Хочет разобраться со Стасом, а тот спит еще, – сумбурно принялась объяснять Анжела. – Я говорю, пусть поспит, подождут твои разборки. А он мне дескать, это ждать не может. И так долго ждал, сколько можно? Отталкивает меня в сторону, и все тут.
– О чем ты хотел поговорить со Стасом? – жестко поинтересовался Петр, глядя Лунегову в глаза. – Учти, я слышал вчера ваш разговор на этаже.
