«А ты – профессионал, черт тебя подери! – подумал Петр, чувствуя, что краснеет. – Что это за допрос? Из сыщика я превратился в допрашиваемого? Этому не бывать!»
– Ты прав, очки были… Это очки Пресницкой, я их вернул Олесе.
– И она их спокойно надела? После трупа?
– А что ей было еще делать, если линзами она не пользуется, а без очков дальше своей руки ни фига не видит?
– Зачем убийце понадобилось очки Пресницкой надевать на труп Инги? Какая цель? – начал рассуждать вслух Макс, поднявшись из-за стола и направляясь к двери. – Или, может, убийца – Пресницкая? А очки – самая очевидная улика, указывающая на нее!
– Или, наоборот, доказательство того, что она как раз ни при чем, – Петр вставил свое звено в цепь умозаключений патологоанатома. – Найдя очки Олеси на носу Инги, никто не подумает на Пресницкую. Все подумают: зачем свидетельствовать против себя?
– Тоже верно, – кивнул Лунегов, усаживаясь на кровать.
«Про книжку, зажатую в левой руке Инги, ты не спросил, значит, все же не догадался, – мысленно усмехнулся Петр, глядя на ухмыляющуюся мину Барда. – Стало быть, профессионал ты только наполовину. И про книжку, и про винтик от очков, найденный возле мертвого Цитруса, тебе знать ни к чему. Ты не судмедэксперт, выехавший на очередное дело, ты член коллектива. А может, и участник преступления. И, вообще, я обязан подозревать всех. В том числе и себя».
– Теперь по трупу Цитрусова, – словно спохватившись, Макс полез во внутренний карман куртки. – Но сначала о том, что я нашел у него в шкафу. А нашел я там красный пионерский галстук, прикинь!
Пакет с галстуком шлепнулся перед Петром на стол. От этого шлепка в голове доктора сдвинулись одни пласты, и на их место встали другие. Мысли потекли совсем в ином направлении. Например, подумалось, догадывались ли доблестные ленинцы, рапортующие партии в далеких шестидесятых или семидесятых о том, что всегда, везде и ко всему готовы, что спустя всего полвека пионерскими значками будут прокалывать соски мертвых женщин?
Ноутбук – не иголка
Когда Петру кое-как удалось выплыть из омута жуткого сюрреализма, он разглядел перед собой на столе очередную стопку коньяка и тотчас отодвинул ее:
– Нет, вначале – что там по Цитрусу, вернее, по его трупу?
– Понятно, что вкололи бедняге, скорее всего, сердечный гликозид в подключичку. Самое интересное, что там есть разница во времени… Если Ревенчук умерла около двух-трех ночи, то Цитруса грохнули фактически утром. Совсем недавно, короче. Но не это настораживает!
– А что? – поинтересовался Петр, предчувствуя, что услышит в очередной раз нечто шокирующее.
– То, что парень совсем не сопротивлялся. Он как будто подставился для инъекции. Спе-ци-аль-но! Подчеркиваю. Либо был хорошо под наркотой, либо… сам хотел своей смерти, просто жаждал. Никаких следов борьбы, никаких кровоподтеков.
Лунегов взял бутылку и начал, как ни в чем не бывало, рассматривать этикетку, начисто забыв об оборванной фразе. Пауза затягивалась, Петр не выдержал и опрокинул третью стопку. Не будь патологоанатом так похож на его любимого барда, он бы давно выхватил из его рук бутылку и хрястнул ею ему по лысине.
Ради справедливости следовало отметить, что не Лунегов, а он, «Эркюль Пуаро», должен был обнаружить галстук в шкафу Цитрусова. В мозгу завибрировало: «Макс сделал за тебя твою работу, сыщик! Ты был ошарашен найденным на полу винтиком и, потеряв голову, забыл о своих прямых обязанностях! Так что не особо выкобенивайся!»
– Не томи, колись давай, – рявкнул доктор почти по-звериному.
– Труп переворачивали. Возможно, принесли откуда-то. В позе, в которой он лежал, вколоться в подключичку практически невозможно.
– Точно, Энтони говорит, что, когда он проснулся, чтобы идти мазать Ингу, парня в комнате еще не было.
– Мазать Ингу? – Макс стянул с запястья часы и минуту-другую рассматривал их, словно впервые увидел. – Чем, простите, он собирался ее мазать?
– Представь себе, зубной пастой, – пояснил Петр, раздражаясь от того, что приходится тратить время на разжевывание прописных истин. – Как в пионерских лагерях нашего детства.
– Видимо, у нас разное было детство, – пожал плечами Бард. – Еще одна деталь. У мальчика незадолго до смерти был секс.
Петр готов был услышать все, что угодно, но только не это. Чуть не крикнув: «Этого не может быть! Он – голубой!», Фролов схватил Лунегова за лацканы куртки и притянул к себе, едва не расплескав остатки коньяка из бутылки.
– Ты ничего не путаешь, патологоанатом?
Барду кое-как удалось вырваться из его рук. Он подскочил к двери, раскрыл ее и указал Петру на выход:
– Ты забыл, где находишься? Пошел вон!
У самого выхода Петр задержался.
– Только после того, как скажешь, почему подозреваешь именно Буйкевича в смерти Инги. Я слышал твою фразу, произнесенную над ее трупом. Отпираться бессмысленно.
– Ты не мог ничего слышать, – криво усмехнулся Бард, не глядя Петру в глаза. – Тебя не было в комнате.
– Я услышал буквально следующее: «Ты все-таки сделал это. Сволочь!» Последнее, кажется, ты повторил дважды. Что это значит? Ты же знаешь, я не отстану.
– Ответишь, где ты прятался в тот момент, и объяснишь, с какой целью, – поставил неожиданный ультиматум Бард. – Тогда я, может, и подумаю над твоим предложением. А сейчас, судя по твоей реакции на новость про секс Цитруса, я начинаю думать… Уж не с тобой ли?
Петр ударил без замаха, справа, чуть качнувшись корпусом влево, но Макс был готов к такой реакции и уклонился. Кулак скользнул по косяку двери, боль отдалась в предплечье. Лунегов рубанул его сзади по шее, и Петр растянулся поперек коридора, ощутив ноздрями тошнотворный запах дешевой хлорки. Выпихнув его ноги из проема двери, Лунегов закрыл комнату.
Как поднимался, как потом какое-то время вспоминал, где видел большое зеркало, – все отпечаталось в памяти как таблица умножения. Добравшись до зеркала перед входом в кают-компанию, Петр долго рассматривал свою помятую взлохмаченную физиономию.
Выпитый коньяк проявлялся блеском глаз, удар по косяку – покрасневшими костяшками пальцев на правой руке, а контакт с паркетом – царапинами на скуле и помятыми джинсами с рубашкой.
«Ничего, шрамы только украшают мужчину», – сказал он себе мысленно.
В этот момент послышались тяжелые шаги по коридору. Кто-то бежал из конца в конец. Фролов кое-как успел отряхнуться, когда перед ним вырос Энтони. Грузно дыша, он раскрыл было рот, но Петр мгновенно прикрыл его ладонью:
– Ни о чем не спрашивай, лучше пойдем, покурим. – Петр с трудом подбирал слова после потасовки, чтобы сдержать негодование, которое выплескивалось через край. – А то Макс… угостил коньяком, а сигарету не предложил. Там, на крылечке, и поговорим.
