– Я поняла, – перебила его Дилли, – это прекрасная идея, но дому требуется ремонт, там нет самого необходимого, а наследство графа ле Саренса давно проедено толпой приживалок.
– С ними мы разберемся сами, – твердо пообещал Звен. – Репутация вашей матери должна остаться безупречной. А деньги будут, ковен покажет пример, сделав щедрые пожертвования. От тебя нужно лишь согласие, и я тотчас отправлю в тот дом адвокатов и приставов.
– Сначала я напишу матери письмо, – шагнула к конторке ведунья. – Чижик отнесет.
– Тогда я не буду переодеваться, – пробурчал горбун, – и заберу Оха. Мог же он не понравиться такой властной даме?
– Хорошо, – задумчиво оглядела его Дилли, – но вы сюда вернетесь. У меня есть работа для вас обоих. Матери теперь не понадобятся попрошайки. Гард, дай ему, пожалуйста, несколько монет.
– С удовольствием. – Регент отстегнул кошель и подал парнишке: – Держи.
– Меня не ограбят? – заглянув внутрь, присвистнул тот.
– Мы довезем тебя до места, – мгновенно решил Ланс. – Возьмем простую карету. Идем.
– Я просто потрясен вашим великодушием, – съязвил Чижик, но все же направился вслед за магом, жестом позвав пса.
– Теперь Илнер, – напомнила Дилли. – С ним лучше разговаривать здесь. Он хотя бы… здоров?
– Его не били, – нахмурился магистр, – но содержали как особо опасного преступника. В одиночной камере, где один раз, в полдень, в потолке открывается оконце и оттуда спускается корзинка с самой простой едой. Раз в декаду в крохотной ванной бывает горячая вода, а в корзинке кроме хлеба, вареной картошки и яиц лежит чистое белье и кусочек мыла. Ни книг, ни бумаги, ни каких-либо игр. Только четыре стены без окна, дыра под потолком для воздуха и фонарь, загорающийся утром и гаснущий вечером. Но он все же не сошел с ума. Придумывал различные механические приспособления, обмылком рисовал чертежи на стенах и на полу. Усаживайтесь, я его встречу и отправлю сюда.
– Мечтаю познакомиться, – проводив его взглядом, произнесла Дилли и недоуменно подняла взор, ощутив, как крепче сжалась лежащая у нее на талии ладонь: – Гард? Ты же не ревнив?
– Я заблуждался, плохо себя знал, – невозмутимо заявил он и нежно поцеловал жену в носик. – Но теперь прозрел и готов во всеуслышание объявить себя главным ревнивцем всех ближних и дальних городов. Притом самым мстительным. И не смотри на меня так возмущенно, тебе я верю безоговорочно. Но верить всяким козлам – свыше моих сил.
– Шутишь? – облегченно выдохнула Дилли, рассмотрев наконец лукавые смешинки в его глазах. – Ну я ведь могу и отшутиться. Будешь целый месяц целовать сморщенную старушку.
– Ну и что? – подумав, философски отозвался Гард. – Зато никто не станет смотреть на тебя, как козел на малину. К тому же к старости нужно готовиться заранее. Вот будем мы с тобой лет через сто сидеть весной в садике под яблоней, смотреть на правнуков и целоваться. И никакие халгирцы не станут нам мешать.
– Гард! – засмеялась Дилли, представив эту картинку, и на душе вдруг стало так ясно и тепло, словно она уже сидела солнечным утром в саду и вдыхала горьковатый запах яблоневого цвета.
Голос ведуньи невольно дрогнул, и она на миг прильнула к мужу, мысленно обещая ему, что все так и будет. Она очень постарается сделать все возможное, чтобы больше не позволить какой-либо сумасбродке растоптать свое счастье. Хотя Генри она просто жалела и считала больше пациентом, чем мужем, но память о его страшной гибели даже сейчас, спустя три года, еще не стерлась и временами тянет сердце тупой болью, как старая рана.
– Дилли? – Гард сразу что-то почувствовал своей обостренной интуицией и чуткостью лучшего сыщика княжества, заглянул жене в лицо и расстроился: – Прости за неудачную шутку. Я не хотел тебя огорчать. Просто забываю от радости, сколько ты за эти дни перенесла… Дилли?
– Я на тебя не сержусь, – незаметно смахнула она невольную слезинку. – Наоборот, удивляюсь, как лживы порой слухи. Ты совершенно не такой, как утверждает людская молва, редко к кому она так же необъективна. Зато Сайморса все считают справедливым и великодушным, хотя мы уже знали, что это далеко не так. Потому и не пошли с просьбой.
– Родная моя… – Тровенг горячо жалел, что нельзя сейчас вернуться домой, посвятить молодой жене весь вечер, расспрашивая о том, как она жила до него, и, глядя в ясные глаза, наслаждаться ее непритворной искренностью. – Он специально выставлял меня злобным и подозрительным, оставив себе роль благородного правителя, и я не спорил, считая, что это даже на пользу делу. Владыку должны любить и уважать, тогда его врагам будет намного труднее плести свои заговоры. Теперь понимаю, как ловко он мной манипулировал, но все это я ему простил. А вот попытки убить тебя не прощу никогда и больше не считаю себя чем-то ему обязанным. Теперь я навеки должен лишь тебе – все обещанное в храме.
Он притянул к себе жену, подтверждая нежными поцелуями свои слова, и несколько минут наслаждался неведомым прежде счастьем, пока ведунья мягко и решительно не отстранилась.
– Сюда идут, – шепнула виновато, торопливо поправляя прическу, и провела ладонью по лицу, убирая предательский румянец. – Гард, если он не захочет с тобой говорить, оставишь нас на несколько минут?
– Вот… – с напускной печалью вздохнул ее муж. – Как только появляется молодой красавец…
– Он для меня слишком молод, – засмеялась Дилли, – поэтому можешь не беспокоиться.
– А сколько тебе лет? – внезапно заинтересовался Гард. – Извини… я просто хотел спросить… когда у тебя день рождения?
– Никто не знает, – с притворной беспечностью пожала плечами ведунья. – Почти двадцать шесть лет назад мать забрала у сумасшедшей старухи замурзанного и тощего ребенка. Ему было около года или чуть больше. Тот день мы и считаем моим днем рождения.
– Прости… – настроение графа сразу испортилось, – я никогда бы не спросил, если бы мог предположить…
Договорить он не успел. В дверь коротко стукнули, и появившийся маг учтиво представил:
– Илнер Янге. – Пропустив в комнату худого и бледного молодого мужчину, коротко кивнул и исчез.
– Проходи, садись, – предложил Гард, но, рассмотрев недавнего заключенного, хмуро поинтересовался: – В «Сорргейве» плохо кормят?
– Меня оттуда увезли через год, – бледно усмехнулся Илнер. – Не знаю куда, в еде было снотворное.
– Но сейчас… – Регент хмурился все сильнее.
– Два месяца назад вернули. Наверное, планы изменились.
– И что там с тобой делали? – На щеках Тровенга заиграли желваки.
– Пытались выяснить, каким образом я пробирался к княжне. – Губы бывшего гвардейца искривила кривая ухмылка.
– Били? – едва сдерживаясь, рыкнул сыщик.
– Нет… но издевались. Рассказывали про нее всякую грязь, запугивали, по три дня не давали воды… пока не начинало мутиться сознание.
