Воспоминания, пережитые в золотом круге, беспокоили ее больше, чем она того хотела бы. Будь здесь Кевин, он не полез бы за словом в карман. Мара чувствовала, что ей недостает его дерзкой независимости в суждениях: ведь сколько ни пытались окружающие внушить ему подобающее почтение к этикету, он оставался неисправим.
Мирана не стала ждать, пока Мара соберется с духом, и повела ее на просторную главную площадь, где уже дожидался Хотаба вместе с закутанной в широкие одежды персоной, которая внушала более глубокий благоговейный трепет, чем сам Император.
Мара переломила свою гордость и низко поклонилась.
— Я ожидаю решения Калиани, — тихо проговорила она.
Старые костлявые руки заставили ее разогнуться.
— Госпожа, стой прямо. Здесь не в ходу подобострастные поклоны.
Калиани сверлила властительницу Акомы пронзительным взглядом. Примерно такой же вид бывал у Джайкена, когда тот с помощью кусочка стекла рассматривал печати гильдий, проверяя их подлинность.
— Госпожа Мара, — сказала волшебница сухим старческим голосом, — наше решение принято. Мы окажем тебе поддержку вот каким образом: тебе будет дано разрешение совершить путешествие в сопровождении одного человека из твоей свиты — того, кого ты назначишь. Тебя проводят через высокогорные перевалы к воротам Чаккахи — города чо-джайнов, где обитают их Мастера магического искусства.
У Мары расширились глаза. «Запретное!» — поняла она. Если чо-джайны могут производить на свет своих магов, а договор с Ассамблеей запретил им заниматься магией в пределах Цурануани, то становятся понятными умолчания королевы чо-джайнов. Возбуждение властительницы нарастало.
Казалось, Калиани это почувствовала, ибо ее следующие слова прозвучали сурово и жестко:
— Госпожа Мара, ты должна знать, что дело народа цурани — это не наша забота. Турил воюет только тогда, когда отражает вторжение. Мы не считаем своим долгом беспокоиться из-за политических интриг вражеского народа. Однако чо-джайны могут взглянуть на дело иначе. Их сородичи в вашей Империи влачат жалкое существование покоренного народа. Тебе будет предоставлена возможность объяснить причины своего появления в наших краях и склонить магов чо-джайнов к союзу с тобой… если сумеешь. Но знай наперед: рой чо-джайнов будет рассматривать тебя как врага. Наши люди могут проводить тебя до границ улья, но не дальше. Мы не вправе действовать как твои заступники и говорить от твоего имени. Мы не сможем вмешаться и выручить тебя, если чо-джайны встретят тебя враждебно. Пойми меня правильно: при самых благих твоих намерениях ты можешь погибнуть.
Это шаг вперед, прикинула Мара в последовавшую долю секунды. Может быть, и неуверенный, но все-таки шаг. И ответила без колебаний:
— Выбора у меня нет. Я должна идти. С собой возьму Люджана, моего военачальника; в его отсутствие старшим в нашем отряде будет советник Сарик.
Трудно сказать, какое чувство на мгновение промелькнуло в глазах Калиани: то ли скрытое восхищение, то ли жалость.
— В смелости тебе не откажешь, — признала она и вздохнула. — Но ты не знаешь, с чем тебе придется столкнуться. Ну хорошо. Можешь быть уверена, что с твоими слугами и воинами будут обращаться радушно, как с гостями, пока не станет известна твоя судьба. Если ты возвратишься, они продолжат служить тебе. Если ты умрешь, они доставят твои останки к вам на родину. Так говорю я, Калиани.
Наклоном головы Мара подтвердила, что эти условия вполне удовлетворительны.
— Прекрасно, — подала голос Мирана, до сих пор молча стоявшая у боковой стены. — Муженек, ты так и намерен пялиться неведомо куда от расстройства, что не можешь заполучить златовласку для нашего сына, или ты все-таки собираешься сходить в загон и привести оттуда военачальника Люджана?.
— Заткнись, старая! Мирные часы рассвета священны, а ты оскверняешь саму природу, поднимая такой шум!
Он распрямил плечи и возмущенно таращился на супругу, пока неодобрительный взгляд Калиани не положил этому конец; и, торопливо шаркая ногами, он поспешил выполнить то, о чем просила жена.
Когда он скрылся из виду, Калиани поплотнее закуталась в свои многослойные одеяния, чтобы защититься от знобящего тумана, и сказала Маре:
— Вы отправитесь, как только будет собрано все необходимое для путешествия. Пойдете пешком; иначе там не пробраться. — Она помолчала, словно что-то обдумывая, а потом добавила:
— Вашим проводником будет Гиттания, одна из наших учениц. Пусть боги будут благосклонны к твоим усилиям, госпожа Мара. Ты взяла на себя нелегкую задачу, ибо чо-джайны вспыльчивы и не склонны к прощению былых обид.
Часом позже, после горячего завтрака, Мара и ее свита, состоявшая из одного человека, были готовы выступить в путь. Посмотреть на них собралась небольшая кучка шумливых детишек и праздных матрон, возглавляемая Хотабой и его советом. К Маре и Люджану присоединилась ученица Гиттания — русоволосая худенькая девушка в просторном одеянии, предписанном послушницам ее ордена: то была накидка длиною до колен с вытканными на ней ослепительно яркими красно-белыми узорами. В отличие от обычных турильских одежд, которые делались из тканей тусклых цветов и как бы сливались с окружающим ландшафтом, наряд Гиттании резким контрастом выделялся на фоне гор.
Люджан быстро отметил эту особенность.
— Вероятно, — пустился он в философию, что вообще-то не было ему свойственно, — она одевается так ярко по примеру тех птиц или ягод, которые таят в себе яд: это предупреждение о том, что ее магические силы сумеют быстро покарать любого, кто вздумает причинить ей вред.
Хотя говорил он тихо, послушница услышала его слова и возразила:
— На самом деле это не совсем так, воин. Мы, которые принесли обеты как подмастерья, носим такую одежду, чтобы нас было видно издалека. В годы ученичества мы обязаны служить любому человеку, нуждающемуся в помощи. Наши накидки — это опознавательный знак для тех, кто хочет нас найти.
От холодного промозглого тумана Мара озябла, но не утратила любознательности.
— А сколько лет, — спросила она, — вы считаетесь учениками?
— Чаще всего срок ученичества — около двадцати пяти лет. Случается, что кто-то так и не достигает звания Мастера и носит алое с белым всю жизнь. Известен только один маг, ставший Мастером после семнадцати лет обучения. Это было настоящее чудо. Его достижение никому не удалось превзойти за тысячи лет.
— У ваших мудрецов, похоже, уж очень суровые требования, — заметил Люджан.
Поскольку его профессией была война, ему даже трудно было вообразить, каким же терпением надо обладать, чтобы половину жизни провести в учениках.
Однако Гиттанию, по-видимому, такие порядки не возмущали.
— В руках Мастера — огромная сила, а с ней и огромная ответственность, — возразила она. — Годы обучения вырабатывают в нем сдержанность и терпение, а главное — скромность и умеренность; а еще они дают время для того, чтобы набраться мудрости. Когда ты ухаживаешь за больным младенцем по просьбе матери какого-нибудь пастуха в горах, ты постепенно начинаешь понимать, что заботы о маленьком человечке не менее — или даже более — важны, чем великие заботы правления и политики. — Тут девушка состроила кислую гримаску. По крайней мере, так уверяют мои наставники. А мое служение началось совсем недавно, и пока я еще не смогла постичь, каким образом сыпь у ребенка может повлиять на великие циклы Вселенной.
