Пара студентов с одухотворенным снисхождением на лицах подсказала мне, где отыскать многоуважаемого профессора Блайнта, и я направилась на второй этаж южного крыла. В коридорах было на удивление тихо. В нашем корпусе даже во время занятий студенты сновали по коридорам, сидели на подоконниках и на полу. Кто-то прогуливал, кому-то было скучно идти домой, кто-то приходил раньше и ждал начала занятий. Здесь же, кроме двоих магов на входе, я больше не встретила ни души. Только мои каблуки звонко стучали по мрамору, да, если остановиться, можно было услышать, как из-за закрытых дверей доносятся голоса лекторов.
Магам некогда было смеяться в коридорах и растекаться по окрестным пабам. Маги учились.
Я присела на скамью напротив двери с табличкой «Профессор Роджер Блайнт. Теоретическая магия. Структурная магия. Магия взаимосвязей». О том, что собой представляет последнее, я не имела ни малейшего представления, но послужным списком впечатлялась.
Спустя полчаса дверь распахнулась и оживленно переговаривающаяся группа юношей покинула аудиторию, не обратив на меня ни малейшего внимания. Я мышкой нырнула в кабинет.
— Профессор Блайнт? — на всякий случай уточнила я, и мужчина, склонившийся над бумагами, вскинул на меня удивленный взгляд — женский голос в этих стенах звучал куда реже, чем заклинания.
— К вашим услугам, — неторопливо произнес он, разглядывая меня как диво дивное.
— Леди Эрилин Рейвен, криминалист департамента по контролю магии. — Я предъявила значок, и удивления в глазах профессора стало еще больше. — Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, если у вас найдется немного времени.
— Прошу, — Роджер Блайнт кивнул на придвинутый к столу стул. — Я вас внимательно слушаю.
Список вопросов я за время ожидания, конечно, обдумала, но все равно заколебалась на несколько мгновений, прежде чем задать первый. Было любопытно и страшно одновременно. Будто я намеревалась ткнуть палкой в кучу тряпья, под которой могла скрываться гадюка.
— Мне посоветовал к вам обратиться профессор Штайн, и, возможно, вы переадресуете меня к другому специалисту, но мне необходимы сведения о печати. Как можно более детальные.
— Печати? Помилуйте, миледи, я не могу вам за десять минут рассказать материал годового курса артефакторов. Не могли бы вы спросить что-то более конкретное?
— Главным образом меня интересуют побочные эффекты печати. Может ли она сорваться, может ли быть поставлена неправильно, может ли нести в себе какой-либо дефект, нарушающий ее работу?
— Первое категорически невозможно. Поставленную печать уничтожить нельзя, этим озаботились еще наши далекие предки до изобретения печати Стэнли. Что же касается ошибок в наложении — да, это возможно, но только в том случае, если печать накладывают самоучки черного рынка. Нашим выпускникам необходимую процедуру так вколачивают в голову, что они способны правильно наложить печать даже в состоянии глубокого алкогольного опьянения. И я сейчас не шучу, миледи.
— А что может быть сделано не так?
Я заходила издалека и интересовалась текущим положением дел, а не прошлым. Мало ли какая информация может понадобиться маг-криминалисту в связи с расследованием? Мы часто обращаемся к узким специалистам во всевозможных областях. Как, например, я терзала отца Герберта. И через неполадки современной печати я надеялась ненавязчиво свернуть разговор к делам прошлым.
— Вам известно, что на деле существует несколько видов печатей? — Я отрицательно покачала головой, профессор кивнул и продолжил: — Их существует три типа по размерам и четыре по направленности дара. Стихийника не запечатывают так же, как целителя, а целителя — как артефактора. А на человека, близкого к срыву после нескольких годов обучения, не ставят ту же по размеру печать, что и на того, у кого дар только-только проявился.
— И что происходит в том случае, если печать поставлена не та?
— Ничего, — спокойно отозвался профессор. — Я имею в виду, что если вы поставите структурнику печать целителя, то она не произведет ровным счетом никакого эффекта. «Окно» в ауре продолжит расширяться и закачивать магическую энергию в тело носителя, пока не наступит тот момент, когда он не сможет больше ее удерживать и не случится срыв. В случае если печать больше или меньше по размеру, чем требуется, возможны варианты, приводящие в общем-то все к тому же результату. Главная проблема заключается в том, что печать можно поставить только единожды и нельзя исправить, поэтому артефакторов, специализирующихся на установке печати, учат очень жестко. Вы же знаете, что в этой сфере существует строгий контроль, имя каждого, кому была поставлена печать, заносится в списки, и эти списки регулярно проверяются, чтобы выявить халатность, коли таковая случится. Так вот я могу вам с уверенностью заявить, что за последние десять лет нет ни одного случая, когда дипломированный артефактор неправильно установил печать.
Я кивнула сама себе. Статистика — вещь хорошая. А еще — легко подделываемая при желании. Нет, я не думала, что профессор меня обманывает. Он просто мог обманываться и сам.
— Подскажите, а печать «по-живому» еще ставится? Я слышала, что есть приверженцы старых практик…
— Возможно, приверженцы старых практик и есть, но где вы найдете того, кто захочет подвергать себя варварскому изуродованию вместо недолгой и легкой процедуры? Да, в первые годы изобретение Стэнли вызывало многие опасения, как и любое кардинальное новшество, но со временем люди поняли, что оно не представляет ни малейшей опасности. Более того, помимо эстетического аспекта усовершенствован и практический.
— И в чем заключается это усовершенствование?
— В отличие от новой печати старая была универсальной. Одинакова для всех, в этом было ее своеобразное преимущество, с одной стороны, и глубокий недостаток — с другой. Скажем, говоря об «окне», если новая печать — это подогнанные под его размеры и форму ставни, то старая — наглухо заколоченные грубые доски. Прежние запечатанные не могли воспринимать магию, более того, вместе с потерей этого «органа» чувств они могли лишиться и какого-нибудь другого. Не полностью, нет, но часто вместе с печатью терялась острота зрения, или слуха, или чувствительность конечностей.
В свете этих знаний многое вставало на свои места. Можно было легко предположить, что кто бы ни создал печать за два года до ее официального изобретения, он не мог сразу прийти от единой печати к двенадцати ее разновидностям. Как результат, согласно словам профессора, неправильная печать просто не работала, маги срывались и крушили все вокруг.
Я все больше склонялась к тому, что Стэнли и был тем самым «профессором», неудачно запечатавшим Майка. Получить разрешение на опыты над людьми, а тем более магами, сложно. А неудача может безвозвратно разрушить репутацию и поставить крест на блестящем будущем. Неудивительно, что он предпочел провести первые испытания тайно. Вопрос только в том, как ему это удалось…
— Поразительное изобретение, — улыбнулась я, продолжая разговор. — Оно определенно сделало мир лучше.
