Учтивый, как настоящий маркиз, Дженкс немедленно поднялся.
В этой освещенной весенним солнцем гостиной с высокими потолками, большими окнами и любимой Эндрю элегантной антикварной мебелью было не так уж много мест для тайников. Стулья, маленький ломберный столик, арфа, на которой никто не играл, и фортепиано, на котором иногда играла Изабел.
Она подошла к фортепиано, сняла с верхней крышки ветвистый канделябр, несколько красиво разложенных романов и аккуратную стопку нот, подняла крышку и вынула лежавший на молоточках пакет.
– Позвольте, леди Изабел, – попросил тихо подошедший Дженкс и осторожно водрузил на место тяжелую крышку, после чего тщательно разложил снятые вещи по прежним местам.
– Вы наблюдательны, – похвалила Изабел. – Если они сдвинуты хотя бы на дюйм, я съем все свечи в канделябре.
Указательным пальцем Дженкс молча сдвинул стопку романов дюймов на шесть и искоса глянул на Изабел.
– Явная лесть, – заметила та. – Значит, свечи останутся несъеденными.
– Жаль. Мне хотелось бы стать свидетелем такого зрелища.
Глядя на нее, он снова улыбнулся одними глазами.
– Так я должен увидеть письма?
– Да. Пожалуйста.
Она протянула связку, и пока он осматривал пакет со всех сторон, прежде чем поддеть пальцем восковую печать, стояла рядом. От него пахло крахмалом и угольным дымом, чистой одеждой и лондонским воздухом.
Она наблюдала, как он рассматривает бумаги в пакете. Писем было не много, и все не слишком длинные, однако каждое он читал несколько казавшихся бесконечными минут.
– Что вы думаете о письмах? – допытывалась Изабел. – Я от ужаса рвала на себе волосы, хотя потратила на чтение ровно вдвое меньше времени.
Он перевернул страничку, поднял к свету и прищурился:
– У вас осталось достаточно волос, чтобы блистать в обществе. Я на вашем месте не волновался бы.
– Как насчет писем?
– О них можете беспокоиться, если хотите.
Он вернул письмо в маленькую стопку и перелистал все.
– Итак, ваш муж, а потом и вы, постоянно переписывались с человеком по имени Батлер, который требовал денег за свою службу.
– Все это было так неожиданно! Сначала я посчитала, что это шантаж, хотя… – У Изабел перехватило горло. – Не знаю, чем меня можно шантажировать.
«Откуда Батлер все это узнал? Как вообще можно узнать, чем занимается или не занимается пара за закрытой дверью спальни?»
– Не знаете? – глухо спросил Дженкс.
– Абсолютно, – ответила она твердо. – И это так, потому что все написанное вовсе не было шантажом. Думаю, содержание именно таково, каким кажется при прочтении. Этот человек работал на моего мужа, а поскольку тот скоропостижно скончался, бедняге не заплатили за работу.
– Почему бы в таком случае просто не заплатить ему?
– Я заплатила.
Можно подумать, леди Морроу когда-нибудь отказывалась делать то, что от нее ожидали!
– Дело не в деньгах. Меня тревожит сама его работа.
– Судя по весьма туманному содержанию писем, занятие Батлера было не совсем законным.
– Это и верно, и неверно. В самой работе не было ничего дурного, а вот в том, что делал с ней Морроу…
Дженкс смотрел на нее, явно ожидая пояснений. Хотя вид у него был непроницаемый, она чувствовала, что он недоволен ее ответом: подбородок упрямо выдвинут вперед, губы плотно сжаты, в темно-карих глазах ни тени улыбки.
– Если бы вы не смотрели на меня так грозно, я могла бы лучше объяснить, – пробормотала Изабел.
Дженкс изогнул бровь:
– Это единственное лицо, которое у меня есть. Простите, если оно вам не нравится.
– Я этого не говорила.
Прелестно.
Щекам стало тепло.
– Послушайте, давайте сядем.
Когда они снова устроились на стульях, она продолжила:
– Вам известно, что Эндрю… мистер Морроу торговал предметами искусства. Собирал их в Европе и дорого продавал аристократам и нуворишам.
– Да, я помню это из прошлого расследования.
Расследования смерти Эндрю.
Изабел набрала в грудь воздуха, ощущая, как шнуровка корсета врезается в ребра.
– Проблема в том, что Морроу не всегда отдавал клиентам предметы искусства, за которые они платили. Он отдавал им почти неотличимые полотна Батлера.
Дженкс все мгновенно понял:
– Так они занимались подделками!
– Да.
Странно, что прегрешения Эндрю она ощущала как собственные, даже через полтора года после того, как он оставил ее вдовой.
– В то время я ничего не знала. Полагаю, это поразительная наивность с моей стороны.
– Необязательно. Подделка предметов искусства не то деяние, которым хвастаются женам.
Временами немногословие Дженкса утешало.
– Итак, – уточнил он, – покойный мистер Морроу обманывал клиентов. А этот человек, Батлер, был соучастником?
– В первом я уверена, но не в роли Батлера, хотя его письма породили вопросы. И я не смогу спать спокойно, пока не найду ответы. Фигурально выражаясь, разумеется.
Впрочем, она и без этого давно не спала спокойно: совесть мучила при мысли о том, в какой лжи она жила.
– Письма написаны месяц назад, – заметил Дженкс. – Поскольку вы уладили дела с Батлером и нашли ответы, которые искали, в моей помощи нет нужды.
– Есть, – заверила Изабел, вскинув подбородок. – Я единственная досконально знакома со всеми деталями дела. Мне лучше судить, в чем я нуждаюсь, а в чем нет.
– Я никогда не утверждал обратное, леди Изабел.
Он смотрел ей в глаза на мгновение дольше, чем позволяли приличия. Ее губы медленно приоткрылись, тело затопило жаром. Она вспомнила теплый вечер в мае прошлого года, потаенный грот в Воксхолл-Гарденз… его руки на ее грудях… его губы на ее шее… и не дававшее покоя раскаленное наслаждение, от которого оба задохнулись.
Она не могла забыть его поцелуи, медленные, сладостные, жесткие и требовательные. Сейчас, в этой тихой комнате, трудно было поверить в то, что все было на самом деле.
Она посмотрела на свои лежащие на коленях руки со сплетенными пальцами. Туго сплетенными пальцами. Руки порядочной вдовы.
Леди Изабел Морроу, которую знал лондонский свет, была учтива. Спокойна. Грациозна. И места занимала ровно столько, сколько было необходимо. Только Дженкс видел ее иной – в момент слабости сразу после смерти Эндрю и несколько месяцев спустя – в блаженном забытьи той ночи в Воксхолле.
Она скучала по той Изабел. Честной. Неосмотрительной. Но это был только момент слабости в ее тщательно организованной жизни.
