– Все еще спит.
Значит, это вернулся второй пес и съел оставшийся кекс. Прекрасно. К тому времени как Каллум и Изабел закончат работу, Гог и Магог будут спать, как поверженные гиганты.
Значит, снова за работу. Он потихоньку вбивал гвозди в подрамник. Гвоздей было меньше, чем в картине Батлера, но времени не хватало: каждую минуту могли вернуться хозяева или проснуться собаки.
Главное – тишина, на втором месте быстрота действий, но все же и то и другое попросту невозможно. Каждый раз, когда Изабел отрывала планки от подрамника, раздавался треск. Каллум иногда слишком громко стучал, но приглушал звуки, работая под пальто, а потом сбрасывал прикрытие, чтобы проверить работу при лунном свете.
Изабел закончила первой и, туго свернув холст, перевязала сначала его, а потом гладкие планки.
– Молодец, – прошептал Дженкс.
– Готово? – спросила она.
Каллум кивнул. Изабел положила на стол связку планок и холст и схватилась за край громоздкой картины в раме. Каллум стал считать на пальцах: один, два, три, – и они дружно подняли картину. Изабел потихоньку выпустила свой угол, сжала его локоть и повела: вперед, вбок, вверх… все молча, одними прикосновениями.
Ее пальцы были теплыми и грели сквозь ткань его рубашки, отчего по спине Каллума прошел озноб. Все его чувства были обострены.
Когда наконец картина уже висела на стене, на своем обычном месте, его захлестнуло торжество. Они сделали это вместе! Как только они окажутся на земле, он зацелует ее до умопомрачения.
Оставалось натянуть перчатки и задвинуть гардины. Изабел взялась за дверную ручку и приоткрыла дверь. Не одна дверь манила их. Там открыто окно: путь к свободе.
Все случилось быстрее, чем они смогли опомниться: темное пятно промчалось мимо, столкнулось с дверью, ударило по руке Изабел, тяжело шмякнулось о стену, так что звук разнесся эхом по коридору.
Завыла собака, залаяла совсем близко. Чуть дальше раздалось рычание другого пса и… визг разъяренной кошки. Черт возьми, откуда она взялась?
Лай становился все громче. Еще не очнувшиеся как следует собаки героически боролись со сном.
Каллум поймал взгляд Изабел:
– Бежим. Быстрее. Как только можно.
Изабел вновь открыла дверь и ринулась вперед в одних чулках. О черт, они же оставили обувь в музыкальном салоне!
Каллум схватил картину Батлера, планки и свое пальто.
– Ну, что теперь, гнусные отродья?
Опять слуга!
Каллум стал опускать инструменты в карманы. Главное – ничего не оставить. Его трясло от необходимости спешить.
– Поймали кого-то?
Кажется, слуга окончательно проснулся. Пока что их спасали закрытые двери и неведение обитателей дома. Больше не было времени для осторожности.
Прижав ношу к груди, Каллум бросился вперед. Успеет ли?
Он сделал огромный прыжок и очутился у двери музыкального салона, но вдруг сзади раздался шум, клацнули зубы. Спасло то, что сонные собаки двигались медленно, так что Каллум успел забежать внутрь. Изабел поспешила выбросить их обувь в окно, едва Каллум вбежал в комнату, как она захлопнула дверь и хотела было запереть, но ключа не было! Ничего не поделаешь: нужно бежать, и как можно скорее, потому что собаки рычали под дверью, царапая ее когтями.
К этому времени Батлер уже стоял под окном. Каллум вышвырнул в окно все, что держал: пальто с инструментами, картину, разобранный подрамник, – и, стиснув руку Изабел, поднял ее к оконной раме. Она встретила его взгляд. Темные глаза были широко раскрыты. Он быстро прижался поцелуем к ее губам:
– Иди! Я следом за тобой!
Изабел съехала вниз, не сводя глаз с окна, а добравшись почти до конца веревки, спрыгнула, так и не дождавшись помощи Батлера. Приземлилась тяжело, неуклюже, и Каллум, скрипнув зубами, последовал за ней. Едва он исчез за окном, как дверь распахнулась и в комнату с рычанием ввалились шатавшиеся псы, а следом за ним вбежал мужчина.
Каллум скользнул вниз. Грубая веревка обжигала руки, рвала кожу перчаток. Едва ноги коснулись земли, он схватил сапоги, поставил на ноги Изабел и с силой дернул за веревку. Крюк выскочил, отломив от рамы приличный кусок доски.
В окне показалась чья-то голова. Человек что-то кричал. Если повезет, он решит, что спугнул вломившихся в дом и они не успели ничего украсть. Каллум от всей души на это надеялся, как и на то, что их не разоблачат.
Что-то блеснуло в руках слуги. Кинжал? Нет, пистолет… и целились явно в него, так как Батлер и Изабел прятались в тени. Каллум отставал от них на шаг: задержался, снимая веревку, – и стоило ему отвернуться, как прогремел выстрел и икру будто обожгло. Пришлось все оставить. Веревка вилась в темноте остроголовой змеей, но собирать ее не было времени. Они бежали, и лихорадочная энергия пронесла их по нескольким улицам. Изабел по-прежнему бежала в чулках, морщась от каждого шага, но в душе ликовала, довольная ночной работой. Тучи наполовину заслонили яркий месяц, принеся благословенную темноту: так беглецы были меньше заметны.
Как только они отбежали на безопасное расстояние, Батлер завладел своей картиной и при первой же возможности развернул ее.
– Вот буква «бэ».
На месте, которое он указал, Изабел ничего, кроме зелени, не разглядела, поэтому Батлер обвел букву указательным пальцем. Вот она, единственная подпись, которую он может себе позволить.
Удовлетворенный, художник туго скрутил холст и сунул в полую трость, где раньше, возможно, была спрятана шпага. Но эта картина куда более мощное оружие против их всех: герцога, Изабел, Морроу.
Батлер взял и разобранный подрамник:
– Может, снова соберу, а то просто сожгу в камине.
– Берегите себя, – прошептала Изабел, понадеявшись, что вместе с подрамником он сожжет и копию Боттичелли.
Он отдал ей ботинки, пожелал удачи и растворился во мраке. Изабел и Каллум зашли в тень здания. В нескольких домах отсюда псы герцога Ардмора выли и рычали, упустив добычу. Слава небесам, собаки не умеют спускаться по веревкам, но как только сбегут по ступенькам, непременно возьмут их след, а значит, надо спешить.
Изабел втиснула ноги в сапожки, не потрудившись их даже застегнуть. Каллум сунул руки в пальто, а ноги – в сапоги.
В надежде сбить собак со следа, она вынула из мешочка оставшиеся кексы и хотела было их разбросать, но заметила странные капли, казавшиеся черными. Проследив взглядом, откуда они берутся, Изабел ахнула:
– Кровь! Вас ранили?
Каллум выругался:
– Так и есть. Рана пустячная, но след остается.
– Нужно вас перевязать.
Изабел развязала на талии узел плотной черной шали, в которую заворачивала картину, присела на корточки, перемотала Каллуму ногу прямо поверх сапога и заправила свободные концы.
