Мартин в своей ужасно раздражающей заботливо-братской манере вытянул записку из ее пальцев.
– Бедфорд-сквер? Ты еще не отказалась от своего замысла сменить дом?
– Это не замысел. Это план.
Мартин уронил державшую записку руку. Другой рукой он устало провел по глазам:
– Послушай, Изабел! Тебе совершенно ни к чему брать на себя столько трудов по переезду в дом поменьше. Если тебе нужны деньги, обещаю прислать с дохода от отцовских поместий.
– Дело не в деньгах. Дело в выборе места, где я хочу жить.
– Как ты можешь хотеть больше того, что у тебя уже есть? У тебя прекрасный дом. – Он обвел руками элегантную комнату, обставленную по вкусу Эндрю. Кроме того, нужно помнить о тайной студии, о рядах картин, изображавших обнаженных женщин.
– Ты хотел бы жить в доме, где застрелился человек? – холодно отпарировала Изабел.
– Э… – Мартин осекся. – Полагаю, мне бы такое не понравилось. Хотя его смерть была несчастным случаем. Разве не так? Тут нет никакого позора.
Она считала гибель мужа несчастным случаем, хотя в обстоятельствах их совместной жизни было немало позора. Смерть была лишь эпилогом истории, о которой она не любила вспоминать.
Но если Каллум не был уверен, что Эндрю погиб от случайного выстрела, остальные возможности казались крайне неприятными.
– Несчастный случай – трагедия, – ответила она вслух. – Самоубийство – скандал. С чем бы ты предпочел жить?
– Ни с чем… О, понимаю, о чем ты.
Очевидно, он понял только то, что имело значение для него.
Она не была уверена, с чем ей лучше жить теперь, когда жизнь нанесла ей такой удар. Что, если несчастный случай – ложь, а самоубийство – правда? Трагедия рождает жалость, скандал приносит дурную славу.
Все это не должно было ее коснуться, но после свадьбы мужчина и женщина становятся единым целым и все, что ни делал Эндрю Морроу, отражалось и на Изабел. Герцог Ардмор снова доказал ей это.
Вымученно улыбнувшись, она отобрала у брата записку Нэша.
– Я хотела бы увидеть этот дом. Договорюсь с Нэшем на завтра. Можешь пойти со мной, Мартин, но советовать ты мне не будешь.
– Утром я возвращаюсь в Кент, так что не смогу присоединиться к тебе. – Он искоса взглянул на нее: – Изабел, ты кажешься другой.
– Ты уже говорил мне это вчера. Странно было бы, если бы я не переменилась после неожиданно наступившего вдовства.
– Нет, это произошло недавно. Ты стала более уверенной в себе. Не краснеешь так часто, – задумчиво признался он.
Она уж точно краснела прошлой ночью.
При воспоминании об этом на губах Изабел заиграла искренняя улыбка:
– Теперь я знаю, что не сделала ничего постыдного.
– Именно это я и имею в виду.
Мартин стал ходить по комнате, приминая ворс дорогого ковра:
– Всякий в жизни сделал что-то постыдное.
– Как, Мартин! Ты намекаешь на что-то очень интересное!
Теперь настала его очередь краснеть. Изабел рассмеялась:
– Пожалуйста, передай отцу, что я его люблю.
– А… хорошо. Может, напишешь это в записке? По крайней мере, это будет исходить от тебя.
Это означает, что ему не придется, заикаясь, бормотать исполненные смущающих эмоций слова.
– Обязательно. И передай привет жене и моим дорогим племянницам и племянникам.
К тому времени как записки были написаны и Мартин уехал в фамильный дом, Изабел очень устала и нога болела нестерпимо. Вспомнив о Гоге и Магоге, злобных псах, усмиренных настойкой опия, она пожалела, что у нее не осталось парочки кексов со снотворным.
Каллум не считал себя суеверным и, основываясь на наблюдениях, а не на суевериях, заключил, что если понедельник в суде на Боу-стрит начался спокойно, то и остаток недели пройдет так же спокойно.
Но эта неделя должна выдаться бурной. Когда он открыл двери знакомого старого здания, оказалось, что в зале суда было полно народу, причем не обычных мелких преступников или слезливых пьянчужек, нет: сегодняшняя толпа была хорошо одета и трезва. Люди негодовали или были озадачены. Все мужчины, в основном пожилые, с аскетическими лицами типичных ученых. Несмотря на теплый день, многие носили фланелевые жилеты.
Каллум обежал взглядом толпу, нашел Бентонов, подошел к ним и спросил:
– Что привело Королевское общество к нашему порогу?
Он хотел пошутить насчет внешности странных людей, но Касс покачала головой:
– Не то. Это Королевская академия. Не все тут, разумеется, но президент, Бенджамин Уэст, явился.
Она показала на пожилого мужчину с жесткими седыми волосами и худым лицом, на котором были написаны неприязнь и подозрительность. Он был маленьким, жилистым, но ужасно пыжился, исполненный собственной значимости.
– Не знал, что нам оказали такую честь. – Каллум нахмурился. – Почему все они здесь?
– Не ради нас. Ради… как его, Касс? Баттер или Батлер. Что-то в этом роде.
– Батлер, – подтвердила Касс. – Художник. Уэст твердит, что он совершил какое-то преступление, а Фокс считает, что никакого преступления не было.
Она показала на Фокса в привычном белом парике. Лицо бедняги было встревоженным.
– И все художники, если они художники, намерены остаться здесь до тех пор, пока Фокс не передумает.
– Или пока не проголодаются. Они здесь уже довольно давно, – вставила Касс. – А люди, привыкшие носить фланелевые жилеты, не любят долго обходиться без обычных удобств.
– Вот-вот должны прийти продавщицы апельсинов, – напомнил Каллум. – Если только ты не подкупил их, чтобы держались подальше, так?
Чарлз глуповато улыбнулся:
– Можешь ли ты меня осуждать? Мне этот Батлер по душе. Все, что он сделал, – скопировал картину, а это не преступление.
– Верно, – согласился Каллум, хотя внутри все переворачивалось.
Он оглядел комнату в поисках знакомого темного лица художника. Вот он! Батлер с безмятежным видом сидел на скамейке, ожидая, пока магистрат его отпустит.
– Поговорю-ка я с Батлером. Выясню, почему он поссорился с Королевской академией. Человек с холодной головой вполне может решить все проблемы. Мы же хотим вернуть себе наш зал суда?
– И наших продавщиц апельсинов, – шмыгнула носом Касс, подтолкнув локтем брата: – Что случилось с твоим сапогом, Дженкс? Выглядит еще хуже обычного.
Черт! Он надеялся, что никто не заметит дыры. Бороздка на ноге от пули покрылась подсохшей корочкой, Каллум снова перебинтовал рану и сунул ногу в сапог. Самому сапогу, увы, уже ничем не поможешь.
– Столкнулся с неприятностями, – буркнул он. – Такая работа. Но он по-прежнему прекрасно служит.
