После того как закрыл дверь и они поднялись по лестнице, он спросил:
– Почему ты приехала? Я не был уверен, что ты согласишься.
– Я пыталась уговорить тебя прийти к нам на званый обед, но ты не согласился. Вот я и подумала, что ты, может быть, покормишь меня, если я приду к тебе.
– Но леди Морроу постится в перерывах между едой. Сама мне сказала, – поддразнил он.
Изабел пожала плечами:
– Я всегда могу сделать исключение. И да, я хотела тебя видеть… место, где ты живешь… и все такое.
Он взял ее плащ, и она извинилась за то, что капли с него посыпались на пол.
– Мы были в двух улицах отсюда, когда начало моросить, и я решила поспешить сюда, вместо того чтобы поднять крышу ландоле.
– Не стоит волноваться.
Она отстегнула шляпку и отдала ее Каллуму.
– Моя хозяйка очень аккуратна и экономна и моет полы водой.
– Это хорошо. Рада, что она не будет меня винить.
Можно подумать, миссис Сокетт, вдова, работавшая почти все свои шестьдесят лет, станет винить леди за то, что та стряхнула капли воды на пол. Никому, кроме Изабел, в голову не пришло бы извиняться.
Но вслух он сказал только:
– Пойдем, я напою тебя чаем. У меня есть тот сорт, что тебе понравился.
Он снабжал миссис Сокетт чаем, а та заваривала его, когда кто-то приходил в гости.
Каллум повел ее в комнату, которую хозяйка называла гостиной. Несмотря на стесненное финансовое положение, она была неравнодушна к ярким вещам: шали, чтобы закрыть потертую ситцевую обивку, чаши со стеклянными бусинами, чтобы спрятать пятна на столе, или просто пустое блюдо.
Как только Изабел уселась на стул, в комнату поспешно вошла миссис Сокетт с чайным подносом. Она была женщиной крепкой, полной, с загрубевшей морщинистой кожей. Только пять лет спустя после гибели мистера Сокетта от несчастного случая в пивоварне вдова обрела покой и финансовое благополучие. Каллум арендовал три комнаты на втором этаже ее дома, на чердаке жил поэт, а комнаты для слуг занимали три горничных.
Каллум сказал, что у него сегодня будет гостья, и, судя по скорости прихода хозяйки, не только он поминутно выглядывал в окно. Очевидно, вдова была не только экономной, но и любопытной.
Места для чайного подноса не было. Разве что если только передвинуть фарфоровую куклу, вазу с сухими цветами, издававшими запах пудры, вязаную салфетку в виде звезды, подложенную под вазу, и оловянную позолоченную табакерку. Это Каллум и сделал, пообещав все вернуть на место.
Изабел познакомилась с хозяйкой и заверила ее, что у Каллума просто талант запоминать, что где стоит, и добавила:
– Несколько раз он приводил в порядок мой дом.
Разве? Ну да. Однажды разложил вещи на пианино. И прошлой ночью убрал все следы своего присутствия в спальне, полагая, что Изабел не захочет, чтобы кто-то знал о том, что он был у нее в спальне.
Они живут в разных мирах, но Каллум видел Изабел в элегантной гостиной; в каменном гроте Воксхолла; в зале суда на Боу-стрит, и теперь вот в скромной комнате на Джеймс-стрит. Она болтала с его хозяйкой как со старой знакомой. Очевидно, леди Изабел Морроу обладала даром идеально вписываться в окружение независимо от того, где находилась.
– Разлить чай, офицер? – спросила Изабел. – Миссис Сокетт, спасибо, что принесли поднос.
– Можно подумать, я не смогу найти что-то вкусненькое для такой гостьи! Теперь я оставлю вас одних, хотя это и моя гостиная. Но у офицера полиции всегда есть что обсудить.
– Именно! – лукаво блеснула глазами Изабел. – А он всегда так болтлив! Представить не могу, когда мы закончим разговор!
– Ха!
Каллум сел на оставшийся стул с твердым деревянным сиденьем и спинкой, впивавшейся в лопатки, если только не сидеть абсолютно прямо.
– Это правда, – подтвердила Изабел. – Болтовня, болтовня и болтовня – все, на что он способен. Но не обращайте внимания на мои жалобы. Огромное спасибо, что позволили воспользоваться вашей гостиной, миссис Сокетт.
Вдова вспыхнула, поклонилась, сделала реверанс и, кажется, исполнила па из контрданса, после чего удалилась, прикрыв за собой дверь.
– Сейчас станет подслушивать у дверей, – прошептал Каллум.
– В таком случае о чем будем беседовать?
Он изогнул бровь:
– Это ты обвиняла меня в постоянной болтовне. Почему же ничего не придумала?
– Я твой гость. Ты меня пригласил, поэтому должен развлекать.
– Ну… нам вообще необязательно разговаривать. Мы можем делать что-то еще.
Она уронила щипчики для сахара:
– Но это она точно услышит!
– Я всего лишь предложил.
Поскольку она явно не была склонна разливать чай, он соскользнул со стула на пол, уселся рядом с чайным подносом и налил себе сам. Крепкий, черный, почти кипящий, такой, как он любил, чай был налит в чашечку, узор которой не совпадал с узором блюдца.
– Думаю, вам нужно это знать, – заявил Каллум, прежде чем рассказать о происшествии с Батлером в здании суда. – Поскольку вы заявили, что своими глазами видели «Весну» в кабинете герцога, Батлер был уверен, что его освободят.
Изабел подалась вперед, поставила локти на бедра, таким образом позволив Каллуму увидеть верхушки ее грудей, круглившихся над краем лифа.
– Жаль, что он не сжег картину, – вздохнула она едва слышно. – Хотя, вероятно, он бы не смог: очень гордится своей работой.
– Он зарабатывает на жизнь, копируя шедевры других художников. Трудно винить его за то, что он хочет признания, признания его настоящим художником.
– Мне безразлично, каким именно образом Королевская академия его признает, – язвительно заметила Изабел, – но он талантлив. Ардмор не может публично признать, что лишился подделки. К сожалению, герцог вовсе не счастлив обретению оригинала.
Она рассказала Каллуму о записке и визите к герцогу. Каллум присвистнул:
– Значит, Ардмор знал, что владеет подделкой, и хотел получить ее назад, чтобы обвести Анджелеса вокруг пальца? От таких известий тянет выпить. Жаль, что у меня нет виски.
– Да, это кажется безрассудным риском, – согласилась Изабел. – Возмещать долги чем-то нестоящим! Теперь я еще больше рада, что мы поменяли картины. Не думала, что Ардмор такой легкомысленный! Подделку непременно бы обнаружили, пострадала бы не только репутация Морроу, но и Люси. Мы не можем этого допустить.
Каллум с удовольствием отпил горячего чая.
– Думаю, все будет хорошо. Ты, Батлер и Ардмор теперь должны молчать, чтобы выручить друг друга.
– Итак, живем как ни в чем не бывало?
– Совершенно верно.
