Фокс выругался:
– Почему он не в Нортумберленде, вместо того чтобы бахвалиться перед нами тем, что ему удалось увернуться от виселицы?
– Он никогда не собирался на виселицу: не из таких, – но получилось так, что мы, в конце концов, готовы помириться.
Едва заметная улыбка промелькнула на губах магистрата.
– Я хочу знать, каким образом!
– Нет, лучше не нужно. Но я должен рассказать, что случилось.
Фокс сложил бумаги в стопку.
– Для того, чтобы я отчитал вас?
– Для того, чтобы вы поняли, почему я увольняюсь.
Бумаги рассыпались по столу, а Фокс уставился на него, сведя густые черные брови:
– Но эта работа и есть ваша жизнь!
Перед глазами Каллума вдруг встал старый Моррисон, продавец чая, оглядывавший лавку, которой владел много лет. «Я любил свою работу», – сказал он тогда. Если человек не любит работу, значит, она теряет смысл, даже если он убирает с улиц опасных преступников, даже если вырывает признание у человека, стоявшего за убийством его брата.
Может, Каллум и любил когда-то свою работу. Любил долго. Гордился своим положением. Сознанием собственной правоты. Но закон и справедливость не всегда одно и то же. Работа никогда не заканчивалась. С лондонских улиц никогда не исчезнут преступники, даже если Каллум сотрет подошвы, стараясь хорошо выполнять свое дело. Каллум не был человеком полумер, но если всего себя посвящать только работе, невозможно жить настоящей жизнью. Когда лондонские улицы раздавят его и выплюнут, никому не будет дела.
Он разлюбил работу в тот момент, когда его жизнь лишилась равновесия… а может, наоборот, обрела. По мере того как леди Изабел Морроу занимала все больше места в его сердце, уме, днях, для работы оставалось все меньше времени.
Его ошибка в том, что он слишком много думает.
– Работа была моей жизнью, – согласился Каллум. – И что это значило для меня? Я почти не жил, верно?
– Я так не говорил, – покачал головой Фокс. – Вы были чертовски хорошим сыщиком.
– Возможно, еще и буду. Только не здесь. Я хочу свободы, чтобы вести любые расследования, какие пожелаю. У меня есть неплохие сбережения, и… посмотрю, что будет дальше.
Наконец он понял, на что копил деньги все эти годы. Не на блестящие сапоги, не на шляпу с высокой тульей. Его накоплений недостаточно, чтобы обеспечить место в высшем обществе: хотя вполне возможно войти в высшее общество с помощью денег, – но у него хватит средств, чтобы стать себе хозяином и вести собственные расследования – так, как он считает нужным, – для того, чтобы иметь свой дом, где бы он ни решил его иметь.
– Желаю вам всего наилучшего, – улыбнулся Фокс, протягивая руку.
Их рукопожатие было крепким: как у гордого отца и сына, покидающего дом.
– Передайте привет всем, – попросил Каллум. – И желаю всего хорошего. Я посвящу себя новому делу.
Так и будет. Но сначала нужно кое-куда зайти.
Звякнул колокольчик над дверью лавки «Дженкс и сыновья».
– Здравствуй, ма, – приветствовал Каллум стоявшую за прилавком мать.
– Сегодня не твой обычный день. Я не приготовила список, – отрезала Давина, доставая карандаш.
Настало время для давно назревшей беседы.
– Ты хочешь видеть меня, только когда готов список?
Она сунула карандаш в узел волос.
– Конечно, нет. Но раз ты уже здесь…
– Мама, у тебя два продавца – отдай свои списки им.
– Но, Каллум, – озадаченно пробормотала мать, – они не могут достать свинину так дешево!
– Тогда заставь их спасти жизнь дочери мясника или просто заплати за фунт на два пенса больше.
Давина повернулась, чтобы весело попрощаться с мужчиной, который с помощью Джейми купил три длинных, заплетенных в косы связки лука, но как только вновь обернулась к сыну, улыбка слетела с ее лица.
– Разве ты не хочешь помочь мне?
– Конечно, хочу. Но я не только твой помощник, но и сын.
– Что происходит?
Джейми зашел за прилавок и обнял мать за плечи, а Каллум оглядел лавку, такую же знакомую, как зал суда на Боу-стрит.
– Пожалуй, нужно собрать всех. То, что я хочу сказать, касается каждого человека в этом доме.
Они выходили из задней комнаты, со второго этажа, рассаживались на бочонках с мукой. Пока все собирались, Давина успела обслужить пару покупателей, а когда в лавке остались только свои, спросила:
– Что все это значит, Каллум?
– Я ухожу с Боу-стрит.
Алан Дженкс захлопал в ладоши:
– Да! Я ждал этого дня! Добро пожаловать в «Дженкс и сыновья», парень! Лучшая работа в мире – это управлять бакалейной лавкой! Пусть зеленщики заботятся о фруктах и овощах, которые быстро портятся! Пусть рыбник терпит вонь протухшей рыбы, а мясник – лужи крови и мух! Человек, работающий в бакалее, никогда не останется голодным!
Каллум терпеливо выслушал речь отца.
– Есть много способов не остаться голодным! Я не собираюсь быть ни рыбником, ни зеленщиком, ни… как ты там сказал?
– Мясником, – вставила Силия.
– Именно. Мясником. Я собираюсь стать частным детективом. У меня есть сбережения, чтобы продержаться, пока не появятся клиенты.
– Но «Дженкс и сыновья»…
Алум закрыл рот. Открыл. Снова закрыл.
– Я надеялся, что когда-нибудь ты захочешь работать здесь вместе с Джейми.
Каллум вскинул брови и взглянул на брата. Тот стал краснее своей бороды.
– Ты еще не сказал им?
– Что именно? – удивилась Давина.
Джейми снял руку с плеч матери и злобно уставился на Каллума, что-то пробормотав себе под нос.
– Что ты должен сказать, Джейми? – спросила Силия, глядя на всех широко раскрытыми и испуганными глазами.
– Ничего-ничего. Ничего особенного. Только… – Джейми глубоко вздохнул и выпалил: – Я хочу уйти из бакалеи, купить соседнюю лавку и торговать чаем.
– Одним чаем? – в недоумении воскликнула мать.
Джейми выдвинул подбородок.
– Моррисон прекрасно справлялся все эти годы. Думаю, что сумею не хуже, а может, и лучше.
Молодой Эдвард, один из продавцов, помахал рукой:
– Я хочу работать на тебя!
На лице Джейми отчетливо отразилось сомнение. На лице миссис Дженкс сомнение проявилось еще более явно. Алан потер щетинистый подбородок.
– Он и правда любит чай, знает про него все, прекрасно различает сорта.
– Только вот торговаться не умеет, – пробормотал Джейми.
