– Ты, милая, кто ж такая будешь? – раздался рядом негромкий надтреснутый голос.
Она обернулась. За оградкой стояла пожилая женщина в черном платке.
– Я дочь Петра Шадрина.
Женщина взглянула на памятник и перекрестилась.
– К отцу приехала – это хорошо, – кивнула она. – Негоже родителей забывать. Папа твой, царствие небесное, хороший человек был. Гришу мово, завсегда выручал, – она еще раз перекрестилась. – Гриша мой, царствие небесное, завсегда ему благодарен был. Петр Ильич у нас в поселке завсегда порядок держал, не то что нынешние. Макашу-то сместили, и ноне новая власть. Вон маркетов своих понастроили. Грят, и завод у нас строить будут, вона уже и землю укупили, роют вовсю. Пропала землица-то, теперь ни грибочков, ни ягодков не дождешься. Эх… – она махнула рукой и вытерла глаза концом платка. – Я к Петру Ильичу завсегда захожу. Как к Гришеньке иду и сюда заверну, печеньки, конфетки принесу. Нако вот, положи отцу-то, пусть покушает.
Юля взяла протянутый пакетик. Она не помнила имя этой женщины, хотя знала-знала ее раньше.
– Ты отцу-то сорокоуст закажи, – сказала женщина. – Им, убиенным, тяжело на том свете-то, молиться за них надо.
Юля вздрогнула. Убиенным?
– Тетя Клава! – вспомнилось ей имя соседки – Папа погиб. На охоте. Случайно.
– Э-э, – махнула та рукой. – Петя еще с мужем моим покойным на охоту хаживал, а было ему тогда пятнадцать годков. Не мог он случайно из ружья застрелиться. Убили участкового нашего. Убили, ироды! Макашу сместить захотели, тот, вишь, не пускал сюда приезжих-то. А Петр, его друг, помогал ему во всем. За него весь народ стоял, а как Пети не стало, так и Макашу убрали. Он вон уже все распродал, да в город перебрался, от греха подальше.
– Так ведь полиция…
– Да что там твоя полиция-милиция, – тетя Клава покачала головой, – что хотят, то и воротят. Да только народ не обманешь, народ-то он все видит.
Юля опустила голову. Федор Маканин, папин друг, одним из первых в поселке начал бизнесом заниматься. Ферму завел – молоко, сметану в город поставлял. Лет десять назад стал главой администрации поселка и начал порядок наводить. Фарфоровая фабрика к тому времени закрылась, здание отдали в аренду под магазины и прочие учреждения. Для тех, кто хотел бизнесом заниматься – всяческие льготы предоставлял. Заготконтору открыл для тех, кто грибы-ягоды собирал, и платил за сырье хорошо. На площади ресторан построили, там по выходным дискотеки проводились. Клуб открылся, который со времен перестройки пустой стоял. Кружки для детей снова начали работать. Народные промыслы поощрял. Хотели тут какой-то супермаркет открыть, приезжали из Москвы на переговоры, но Маканин отказал, ведь тогда маленькие магазинчики по миру пойдут. Так что, может, и права тетя Клава. А может, просто слухи, у них в поселке любят судачить, да из мухи слона делать. Правда, нет ли, а папу уже не вернешь. И так она сегодня слишком много узнала, в голове никак не укладывается.
Юля достала деньги, попросила молебен заказать. Тетя Клава деньги приняла, перекрестилась и побрела вдоль оградок к своему Грише.
* * *
При выезде на трассу стояло придорожное кафе, где работала Лена, жена Федора. Веселая была девушка, симпатичная. Она ее сразу узнала, как только в кафе вошла, та мало изменилась лицом, лишь в теле прибавила.
– Здравствуй, – Лена с любопытством оглядела Юлю и с чувством обняла. – Молодец, что приехала. От Федьки-то толку мало. Хорошо, что мы тебя по телевизору увидели. Ты, говорят, замуж за какого-то олигарха вышла? Повезло.
Юля промолчала. Да уж, она представила, какие слухи ходили по поселку: и замужем за олигархом и проститутка и даже страшно представить, что еще. А Лена все продолжала рассказывать, как они всем селом вспоминали, за кого она замуж вышла, как потом через интернет искали фонд «Мир», как потом звонили по всем телефонам. Целое приключение!
– Ну вот видишь, нашли! Жалко поздно, – Лена укоризненно посмотрела на нее. – Может, раньше бы нашли, так и вылечили бы мать-то Федькину! Эти врачи, они только за деньги лечат. А нас, нищих, только умирать в больницу кладут, – явно повторяя чьи-то слова, продолжала она. – Вон как тебе личико-то поправили. Красота! И сколько же это стоило? Ты у нас, за границей делала? – Лена сыпала вопросами, не дожидаясь ответов.
– Подожди, – остановила ее Юля, – скажи, денег, сколько надо, чтоб тете Нине уход на дому хороший сделать? Ведь лежит она у вас целый день одна, в духоте, ни воды подать, ни в туалет сходить. Разве так можно?
– А что я виновата? – сразу вскинулась Лена. – А Федька на что? Его мать, между прочим. А я работаю. На всю семью пашу. С Федьки толку никакого. Не работает, зараза, уже который год. А кто детей кормить будет? Хорошо, хоть в лагерь на лето отправили ребятню. А то бы еще и за детьми присматривать, опять же мне. Вот сейчас завод кирпичный достроят, я его сразу на работу погоню, скалкой так прямо и погоню. Он ведь нормальный мужик-то был. Помнишь, да? А работы нет, вот они и пьют день-деньской. Хорошо у нас теперь вон и супермаркет есть, там и платят прилично, я туда скоро устроюсь, мне обещали, так уж полегче станет. А денег сколько на уход? Да не знаю я. Тут уже деньгами не поможешь. Тут уже о поминках думать надо.
Юля покивала головой, оставила денег, все что в кошелке были и, наконец, распрощалась с Леной и с облегчением села в машину, чувствуя легкое головокружение от выпитой натощак водки и от обилия свалившейся на нее неожиданной информации.
* * *
В коробке с отцовскими вещами, привезенной из поселка, оказались папины погоны, орден «За боевые заслуги перед Отечеством», мамины документы: диплом, свидетельство о смерти. Армейские черно-белые снимки: папа в камуфляже, пилотке с полями – афганке, с автоматом на коленях, возле боевой машины. Коробочка с мамиными сережками. Маленькие изумрудики сверкали в сердцевине золотого цветочка, в окаймлении прозрачных камушков. Изящное украшение, подаренное отцом на день рождение в последний год маминой жизни. Так она их и не поносила толком. Все потерять боялась. Юля отвела глаза. Так и всегда – все думаем, успеем, успеем, а потом раз и ничего уже нет, ни завтра, ни послезавтра, ни надежды.
Вдруг она вспомнила про сверток из тайника и кинулась в прихожую за сумкой, рванула молнию – жестяная банка вывалилась, крышка открылась, и на пол выпала пачка денег, перетянутая резинкой. Юля медленно присела перед ней, боясь дотронуться. Потом все же взяла в руки, пересчитала хрустящие новенькие банкноты. Двадцать тысяч долларов. Кроме папы, некому было положить эти деньги и сверток в ее тайник. Она принялась вскрывать сверток, используя острый мясницкий нож. Еще не раскрыв его полностью, она знала, что увидит. Пистолет. Но этот был не отцовский, нет. Табельный Макаров отца забрали полицейские, карабин тоже. Она не знала его судьбы, наверное, так и пылится где-то на складе в недрах полицейского управления. Пистолет был в плотно завязанном полиэтиленовом пакете. Она подняла его за уголок и рассмотрела при свете люстры: черненый корпус, длинный ствол.
