Игорь прислонился к холодной стене и прикрыл глаза. Прогулка утомила его больше, чем он рассчитывал, он уже и правда сто раз пожалел, что поперся в эту церковь. Просто ему стало скучно: и Лелик за несколько дней путешествия надоела хуже горькой редьки, и компьютер утомил. А эта девица вот чем-то зацепила, он и сам еще не понял, чем именно. Что-то было в ней странное, но что? Эти внезапные перепады настроения – то прямо мать родная, то еж колючий. С психикой у нее явные проблемы. И глаза… Он понял, что ни разу за все время не посмотрел ей прямо в глаза: она явно избегала прямого контакта.
Надо же «подпольный миллионер Корейко»! Он редко подчеркивал свой статус аксессуарами, обычно только на деловых встречах. Никто не знал истинного размера состояния Игоря Вележева, кроме него самого. Ни жена, ни бухгалтер, ни налоговый инспектор. Даром он финэк окончил, что ли?
…Дефолт девяносто восьмого пришелся как раз на последние каникулы перед выпускным классом. Денег у Игоря тогда не было вообще никаких, терять было нечего, но непомерный рост цен, когда ценники в магазинах менялись по четыре раза на дню, когда материной зарплаты, с горем пополам хватавшей на месяц весьма скромной жизни, хватило всего на неделю, запомнил на всю жизнь.
Растерянная мать с тревогой смотрела на пачку овсянки и гадала, как из этого приготовить еду на всю свою кошачью ораву. Кошки есть овсянку, сдобренную постным маслом, отказывались наотрез и беспрестанно орали возле мисок голодными обиженными голосами. «Ничего, – успокаивала она и себя и Игоря, – как-нибудь все утрясется». И действительно утряслось. Неожиданно вернулся брат Андрей. Он в то время все по командировкам разъезжал, сварщиком на газопроводах работал вахтовым методом. Платили ему в валюте. Вот и в тот раз Андрей приехал с зарплатой за полгода.
Так Игорь понял на практике, что такое обменный курс и как за пять минут можно заработать немалую сумму. Деньги из воздуха. Еще он понял, что надо всегда иметь запас на черный день – ту же пресловутую овсянку с гречкой. Раньше он все над матерью смеялся, когда та как мышка, в кладовку запасы круп и постного масла тащила. Но потом, когда он эту гречку с маслом трескал, а у других и того не было, оценил материну предусмотрительность. Впоследствии он резервы держал не в гречке, конечно, но знал, что случись самое непредсказуемое – уж он, как отец, на помойке не окажется.
На стенах церкви местами еще сохранялись фрагменты старинных фресок. Игорь вгляделся в лик какого-то святого, взирающего на мир одним оставшимся глазом. В бога он не верил. Мать в церковь не ходила и только в минуты какого волнения восклицала: «Господи, сохрани и помилуй меня грешную». Ну и Игорь, нечасто попадая в церкви, даже не знал, куда руки девать, и как куда молиться-креститься надо. А вот спутница его перед темными образами застыла и долго что-то там шептала, беззвучно шевеля губами, потом перекрестилась, поклон отвесила и пошла к выходу с отрешенным взглядом.
– Какие вы там грехи замаливали? – пошутил он просто потому, что не верил в набожность таких вот современных девиц – показуха одна.
– Свечку родным поставила, – ответила Юля. – Давно я в храме не бывала. А тут такой случай. Церковь и правда намоленная. Здесь можно у бога просить.
– Вы в это верите? – насмешливо спросил он.
– Верю, – Юля кивнула. – У нас в округе церковь стоит. Ее перед войной закрыли, и священник один икону Богородицы вынес и спрятал. И всю войну тайно службы на дому отправлял. Потом, когда церковь вновь открылась, вернул ее. Икона небольшая, старенькая такая, темная, неизвестно какого века. Весь район к нам ездит, больных привозят, многие исцеляются.
– Чушь какая! – фыркнул Игорь не сдержавшись.
– Хотите – верьте, хотите – нет, – пожала она плечами. – А иногда, если кто на кого зло держит, свечку за упокой врагу ставят. Ох, и плохо же тогда человеку делается!
– Это в какой же деревне такое мракобесие?
– Да это в любой, – ответила Юля. – Вы в своих городах думаете, что вы хозяева жизни, ан-нет! Никакие вы не хозяева – так, букашки под лупой у господа бога.
– Да вы сектантка!
– А вы, конечно, в бога не верите?
– Не верю, – сухо ответил Вележев. – И что ж вы тоже свечку за упокой врагам ставите?
– Знаете, поставить недолго. Что потом с этим делать? Все возвращается. Ты кому-то зла пожелал, тебе бумерангом в двойном размере вернется. Так что желать зла можно, если ты готов к этому, если ненависть такая, что спать по ночам не можешь, зубами скрипишь… – не договорив, она надвинула на лицо поля шляпы и покинула церковь.
Игорь последовал ее примеру, закрыл очками глаза и шагнул из прохлады древних сводов под яркое греческое солнце. В молчании они прошли улицу, вторую, вывернули к набережной. У Игоря было кого ненавидеть, и уж свечку нашлось бы кому поставить. Но до сих пор с врагами он расправлялся сам или не сам, но без помощи потусторонних сил.
…Отец с матерью разошлись, когда Андрюхе, старшему брату, еще и семи не исполнилось, а Игоря даже в планах не было. Разошлись банально – Ларочка Вележева с работы раньше времени случайно пришла, а там любимый муж и лучшая подруга. Картина маслом называется. Вова Вележев с гордым видом собрал вещи и с воплями «как ты меня достала» из семьи свалил. Он еще и квартиру разменять пытался, пока ему популярно не объяснили, что служебное жилье размену не подлежит. Ларочка, можно сказать, из-за квартиры в свое время в дворники и пошла, а то так и жили бы по общагам. Но еще какое-то время Вова Вележев к бывшей жене таскался – с сыном повидаться, домашнего поесть и по старой памяти на ночь остаться. Ларочка и не отказывала: не чужой, чай, а измену простила – незлопамятной была. Пока не забеременела и радостное известие бывшему мужу не сообщила. Того и след простыл. «На алименты не рассчитывай! – сказал Вова на прощание. – Мы с тобой в разводе. С кем гуляла с того и спрашивай!»
Мать эту историю рассказывала по-другому, и Игорь пребывал в блаженном неведении, пока одна доброхотливая соседка не проболталась. Мать тогда после Игоревых расспросов сдалась – все рассказала, но и тут про мужа плохого слова не молвила – винила себя. За это Игорь ее презирал еще больше, чем за бесчисленных кошек, заполонивших квартиру. Игорь поначалу сомневался, а и, правда, кто отец? Но как в возраст входить стал, все сомнения отпали – вылитый папаша, даже Андрей, первенец, и тот от матери больше взял. Тогда Игорь пошел к родителю. Сам не знал зачем – просто посмотреть, поговорить. Ему как-то думалось, а вдруг тот до сих пор не знает, что он его сын? А вот он придет, и будет все как в сказке – тогда, в свои четырнадцать, он еще верил в чудеса.
Кругом бурно развивалась пресловутая рыночная экономика. Стихийно возникали рынки, барахолки, народ азартно осваивал челночный бизнес. Не оказался исключением и Вова Вележев. Вся комната в общаге, где, по словам матери, тот до сих пор проживал, была заставлена огромными клетчатыми сумками. Сумищами! Среди наваленного горой барахла копошился рыхлый мужик в спортивном костюме с полосками и тетка в лайкровых лосинах, обтягивающих знатные телеса и майке с Микки Маусом на выдающейся груди. Так Игорь впервые увидел отца. Толку от этой встречи никакой не было. Вележев-старший посмотрел на отпрыска (Игорь представился), усмехнулся.
