Dolce Vita и “Кровь, пот и слезы”
В 2001 году смена руководства на НТВ не слишком бросилась в глаза зрителям. Канал стал даже живее, появилось больше хороших развлекательных программ. НТВ по-прежнему критически освещало войну в Чечне и выказывало Кремлю не больше почтения, чем любой из западных телеканалов того времени. Там даже появилось ток-шоу под названием “Свобода слова”. Место Киселева в качестве главного ведущего и лица канала занял Леонид Парфенов. Протестная риторика и морализаторство ушли. На смену киселевским “Итогам” пришло “Намедни”, ставшее главной политической программой недели. Там, где Киселев проповедовал, Парфенов информировал и развлекал. Там, где Киселев делал многозначительные паузы, подчеркивая серьезность затронутой темы, Парфенов пускал в ход остроумие и сарказм, давая понять: с иронией можно говорить абсолютно обо всем.
Создатели “Намедни” сформулировали и записали свод правил, который они называли своей “библией”. Согласно ее заповедям, в программе должны быть сбалансированно представлены dolce vita и “кровь, пот и слезы”. Богатство не должно бить через край: “Да, мы, конечно, преуспевающая городская публика, но все-таки мы знаем, как живут другие”. Впрочем, элементы “сладкой жизни” все равно преобладали, а когда корреспонденты “Намедни” выезжали в российскую глубинку, то их репортажи больше всего напоминали программу о путешествиях, рассказывающую о жизни туземного населения экзотического края.
Скучный деловой сюжет о том, как Путин вместе с Сильвио Берлускони открывает в России новую фабрику, которая будет выпускать итальянские стиральные машины, иллюстрировала стиральная машина, привезенная прямо в телестудию. Парфенов рассказывал о событии так, будто рекламировал саму машину. Реклама, кстати, станет одним из основных занятий Парфенова после его ухода с телевидения. Правда, главным товаром, который продвигал тогда на телевидении Парфенов, был российский либерализм и неотъемлемый от него образ жизни российского среднего класса. По закону жанра, в рекламе либеральные ценности выглядели более привлекательными, чем на самом деле. “Мы изображали Россию более либеральной, чем она была”, – говорил сам Парфенов позднее, когда его уже уволили с НТВ
[427].
Должность Парфенова в контракте по ошибке значилась не как “ведущий программы”, а как “ведущий программист”. Опечатка, тем не менее, имела свой смысл. Во многом “Намедни” действительно “программировало” Россию как страну, какой Парфенов хотел ее видеть: такой, где люди не лезут на баррикады и не говорят с пафосом о политике, а получают удовольствие – тратят деньги и путешествуют. Либерализм, повторял он, не в политических лозунгах: он в интернете, в кофейнях, в модных бутиках, в путешествиях за границу и в пешеходных улицах. В этом смысле Россия, конечно, становилась все более либеральной. Само НТВ тоже идеально вписывалось в эту картину, прославляя российских капиталистов за инициативу и предпринимательский талант.
Такая позиция вполне устраивала Кремль. Назначение Бориса Йордана должно было успокоить оппонентов власти в России и на Западе, а также убедить российский средний класс в том, что он совершенно правильно не стал встревать в конфликт вокруг НТВ. Не важно, что люди думали о Гусинском – никто не был готов к явному закручиванию гаек в СМИ. Кремль, в свою очередь, не пытался форсировать события. Напротив, он сделал из НТВ своего рода наглядное пособие, которое демонстрировало, что власть придерживается экономического либерализма. При этом в Кремле не было никаких сомнений в том, что он полностью контролирует всю эту “вольницу”.
Границы свободы, лицензию на которую выдал Кремль, отчетливо проявились спустя год, когда произошел теракт на Дубровке. 23 октября 2002 года банда чеченских террористов захватила театральный центр на Дубровке (ранее Дворец культуры Государственного подшипникового завода), где шел мюзикл “Норд-Ост”, и взяла в заложники 916 человек. В самом захвате была какая-то зловещая театральность. Когда на сцену вышел первый террорист в камуфляже и маске, выстрелил в воздух и объявил всех заложниками, зрители вначале подумали, что это – просто часть представления. Они не могли поверить, что чеченские боевики, до сих пор остававшиеся где-то в другом измерении, вдруг ворвались в благополучную жизнь московского среднего класса.
Как и в 1995 году, при захвате заложников в Буденновске, террористы требовали немедленного прекращения войны в Чечне. Но на этот раз никто уже не собирался ставить жизни заложников выше интересов государства. Пока шли переговоры с террористами, “Первый канал”, полностью перешедший под государственный контроль, подливал масла в огонь. В аналитической передаче показали старые кадры телефонных переговоров Черномырдина с Басаевым. В своей программе “Однако” Михаил Леонтьев вещал: “Мы все эти семь с лишним лет платим за Буденновск. За невиданный нигде в мире позор политического соглашения с бандитами и выродками. У нас нет никакого намерения рассказывать российской власти, российским спецслужбам, что и как надо делать. Потому что нет никаких оснований сомневаться, что все делается правильно…”
[428]. Затем на экране появилось изображение Путина.
В конце третьего дня драмы российские спецслужбы закачали в зрительный зал нервнопаралитический газ неизвестного состава и начали штурм здания. Все террористы были убиты, а заложники подверглись воздействию газа и потеряли сознание. Затем спецслужбы предоставили телеканалам видеозапись с мертвыми террористами. Некоторые из них так и остались сидеть в креслах, другие, окровавленные, лежали на полу. Камера наезжала и задерживалась на их мертвых изувеченных лицах; мертвый главарь террористов лежал на полу в коридоре, рядом с бутылкой Hennessey, которую, как говорили свидетели, поставил туда журналист с телеканала “Россия”, раньше работавший на НТВ. Даже смерть не мешала телевидению подстраивать реальность под свои цели. Государственные телеканалы показывали взрывчатку, которую могли бы использовать террористы. СМИ всеми силами внушали главную мысль: “Слава Богу (и Кремлю) за успешное завершение операции”. Эвакуация пострадавших длилась больше четырех часов. К тому времени, когда кареты скорой помощи доехали до больниц, многие заложники, в том числе дети, уже скончались. Врачи не знали, с каким веществом имеют дело, и не могли применить антидот, потому что спецслужбы, ссылаясь на государственную тайну, отказывались раскрывать состав примененного ими газа. В результате спецоперации погибли 130 заложников.
На общем фоне выделялись репортажи НТВ. Они показывали разворачивавшуюся трагедию в реальном времени, давая полный охват событий, включая штурм Тетрального центра. Это был единственный телеканал, которому захватившие заложников боевики позволяли (точнее, даже требовали от него) вести съемку внутри здания. НТВ выпустило в эфир интервью с главарем террористов Мовсаром Бараевым, о смерти которого (что особо подчеркнуло НТВ) спецслужбы рапортовали всего две недели назад. НТВ показывало протестующих родственников заложников, требовавших прекратить войну в Чечне. НТВ наняло сурдопереводчика для работы с беззвучной видеозаписью, предоставленной кремлевской пресс-службой, чтобы прочитать по губам Путина, что именно он говорил, и задалось вопросом: а все ли было сделано для того, чтобы избежать штурма здания и спасти жизни заложников?
