Создавалось впечатление что запуском ракет – как салютом – “коллективы” приветствовали президента страны в день его рождения. Смысл операции заключался не столько в уничтожении сил ИГИЛ, сколько в демонстрации Америке военной мощи России. Киселев не унимался: “Любой американский авианосец, например, может быть уничтожен попаданием трех «Калибров»… «Калибр» в натовской классификации называют sizzler, что можно перевести как «испепелитель». Ее убойная дистанция – 4 тысячи километров. Может оснащаться как обычной боеголовкой, так и ядерной”. Операция в Сирии должна была наглядно опровергнуть утверждение Обамы, что Россия – региональный игрок, и подтвердить ее статус глобальной державы, не уступающей США в исключительности. Пять месяцев и пять тысяч вылетов спустя Путин, кажется, добился поставленной цели. 22 февраля – накануне праздника армии – президент РФ объявил с экранов телевизоров о достигнутой Россией договоренности с США о прекращении огня, фактически констатировав победу над Америкой в геополитическом состязании, которого, по мнению Обамы, не существовало в природе.
В начале марта 2016 года Путин заявил о выводе российских войск из Сирии – таком же внезапном, как и вторжение туда. В реальности войска оставались в Сирии, но телеканалы трубили победу и показывали ликующие толпы россиян с триколорами и женщин в кокошниках и народных костюмах, встречающих российских летчиков хлебом-солью. Победа “добра над злом”, как ее описывали телеканалы, сопровождалась масштабной пиар-акцией. Оркестр Мариинского театра во главе с дирижером Валерием Гергиевым и в сопровождении российских и иностранных журналистов прилетел в Сирию и устроил концерт в древнеримском амфитеатре в Пальмире, где за год до того исламские террористы казнили 25 человек. Звуки разрывающихся снарядов сменились музыкой Баха и Прокофьева. Шоу показывали по телевизору – совсем как открытие олимпиады. Путин по видеосвязи благодарил музыкантов, среди которых был и Сергей Ролдугин – друг Путина, выведший, согласно “панамским бумагам”, два миллиарда долларов на офшорные счета. Трудно было себе представить лучшую иллюстрацию путинского правления.
Перемирие в Сирии, о котором объявил Путин, продолжалось недолго, и военные действия вскоре возобновились с новой силой при участии российских бомбардировщиков. Но эта пауза дала возможность кремлевским пропагандистам и идеологам закрепить в сознании зрителей образ победы. Миссия была выполнена. Россия сравнялась с Америкой и приблизилась к ней, но совсем не в том и не так, как представляло себе это горбачевское поколение, закончившее холодную войну.
Америка занимала определяющее место в русском сознании на протяжении веков.
Америку воспевал Радищев в оде “Вольность”; Америка с ее Декларацией независимости вдохновляла декабристов, вышедших на петербургскую Сенатскую площадь в 1825 году; Америка мерещилась большевикам в качестве модели для индустриализации. (Сталин определял ленинский стиль как соединение “русского революционного размаха и американской деловитости”.) На протяжении всей советской эпохи Америку клеймили и Америке подражали. Власть безуспешно пыталась бороться с “тлетворным” американским влиянием в литературе, кино, моде, музыке, вызывая тем самым еще большее влечение к американской мечте. Власти были правы в своих страхах: именно экономические успехи Америки и ее моральные ценности и подорвали в конце концов советский режим.
В первые годы после распада СССР Америка была безусловным образцом для реформаторов – пока действия олигархов, с одной стороны, и американские военные интервенции в Югославию и Ирак, с другой, в корне не изменили это положение вещей. Но чем больше нарастал антиамериканизм в государственных СМИ, тем активнее массовая культура копировала американские образцы. Песня Олега Газманова “Сделан в СССР” 2005 года, которая начиналась словами “Украина и Крым, Беларусь и Молдова – это моя страна”, была написана на музыку песни Брюса Спрингстина Born in the USA. Патриотические российские блокбастеры были сделаны по американским лекалам (иногда – даже с использованием изначальных диалогов). Нарратив войны в Грузии 2008 года копировал американские действия в Косово и Ираке. Война в Украине подавалась как противостояние с американской экспансией. Если в советские годы Америка была символом свободы, то теперь она использовалась как пример безнаказанности и вседозволенности. Так и не восприняв американский опыт в сфере личностных прав и свобод и приоритета частной жизни перед государственными интересами, Россия легко усвоила негативный опыт использования США военной силы. Если Америка могла бомбить Косово и Ирак, то почему Россия не могла бомбить Грузию или Сирию? Победу на выборах Дональда Трампа праздновали в России как собственную победу. И дело было не только и не столько в том, что российские хакеры поспособствовали его приходу к власти: Трамп наглядно подтверждал все то, о чем трубила сначала советская, а затем российская пропаганда. Любой, кто вырос на советских книгах, мог легко узнать в нем “мистера Твистера” – “владельца заводов, газет, пароходов”. Трамп, объявивший войну ненавистной ему либеральной элите, ярко демонстрировал то, что Путин внушал многие годы российскому народу: все разговоры о либеральных демократических ценностях – это лицемерие, а в основе всего лежат шкурные интересы правящего класса. А если так, то Россия ничем не отличается от других “цивилизованных” стран, просто их лидеры умеют лучше прикрывать свои интересы политкорректными словами о свободе. Однако теперь пришел Трамп и назвал все своими именами, почти дословно повторив то, что говорил Путин, но применительно к США: пообещал поднять Америку с колен и объявил либерально настроенные медиа рассадниками лжи и ненависти.
И Трамп, и Путин (образца 2010-х годов) стали реакцией на либеральную эпоху 1990-х, и оба они выдвинули повестку реставрации былого величия и восстановления статуса “сверхдержав”. Но “реставраторы” редко приводят свои страны в ту “золотую” эпоху, которую намереваются то ли восстановить, то ли создать заново. Их главный ограничитель – это историческое время, которое ярко проявляет себя в поколенческих сдвигах. В России подобные сдвиги особенно заметны, и именно они определяют траекторию страны. Дело здесь не в “мировом духе”, а в слабости институтов, которые должны обеспечивать преемственность политики вне зависимости от прихода к власти людей нового поколения.
Именно поколенческий сдвиг стал мотором протестного движения начала и середины 2010-х годов. В одном из интервью Горбачева автору этой книги последний советский лидер сказал, что, затевая перестройку, он прекрасно осознавал, что ее результатами воспользуются не его ровесники и даже не их дети, а поколение внуков, то есть те, кто родился в середине или конце 1980-х. В середине 2010-х им было около 30 лет – столько, сколько было ровесникам самого Горбачева в начале 1960-х годов, когда они ощутили в себе силы и желание строить “социализм с человеческим лицом”. Слово “человеческий” было для них не менее важно слова “социализм”. Их разногласия с советской властью носили не только эстетический, но и этический характер. Именно поэтому введение войск в Чехословакию в 1968 году было для них травмой и крушением надежд, объединивших их в поколение шестидесятников.
Для поколения их внуков таким событием стало подавление протестов 2011–2012 годов и последовавшие за ним введение войск в Украину и аннексия Крыма. Их травма – это та же травма неосуществленной модернизации страны. Их расхождение с путинизмом носит не экономический и даже не политический, но в первую очередь этический характер. Они выступают против коррупции, “басманного правосудия” и войны не потому, что это портит “инвестиционный климат”, а потому, что это безнравственно и лишает их будущего.
