Внешние данные и журналистский талант были не единственной причиной, по которой Егор поручил подобное задание именно Геворкян. Они были близки по духу и происхождению. Геворкян была внучкой старого большевика и представительницей следующего поколения советской “аристократии”. Ее отец работал во внешней советской разведке – вначале при ООН в Нью-Йорке, где он сблизился с советским министром иностранных дел Андреем Громыко, а потом в Эфиопии. В 1989 году, когда состоялся разговор с Егором, Геворкян-старший только что уволился с должности главы американского отдела Агентства печати “Новости” (АПН), которому подчинялись “Московские новости”. Как и Егор, Наталия провела некоторое время в Праге, где проходила стажировку как студентка журфака. Выйдя замуж за иностранца, она осталась жить в Чехословакии, перекрыв себе все пути карьерного роста; в Москву Геворкян вернулась, когда началась перестройка.
Одна из ее первых статей о КГБ основывалась на письме, которое в редакцию “Московских новостей” прислал бывший переводчик с английского, по ошибке прикрепленный к советской резидентуре в Дрездене. После окончания службы КГБ не позволил ему поехать в ФРГ, чтобы повидаться с другом, и тогда он решил пожаловаться в “Московские новости”. По его словам, в Дрездене он не делал ничего особенного – только водил жен сотрудников посольства по магазинам и покупал спички и мыло для своего шефа.
Незадачливый переводчик провел в Германии три года – с 1985-го по 1988-й. В это же самое время на службе в Дрездене находился другой молодой сотрудник КГБ – Владимир Путин. (Шеф Путина в Германии был соседом Геворкян по дому в Москве.) Забежим вперед – в 2000-м году ставшую уже известной журналистку Геворкян вместе с двумя другими репортерами выбрали для того, чтобы взять у Путина интервью для книги “От первого лица”. Путин рассказал тогда, как в 1989 году в Дрездене он сжигал документы, опасаясь, что разъяренная толпа вот-вот пойдет на штурм штаб-квартиры КГБ. Когда толпа появилась перед зданием, в котором работал Путин, он вышел поговорить с пришедшими. “Люди были настроены агрессивно. Я позвонил в нашу группу войск и объяснил ситуацию. А мне говорят: «Ничего не можем сделать без распоряжения из Москвы. А Москва молчит»”
[137].
В итоге, по словам Путина, военные все-таки приехали и толпа разошлась, но молчание Москвы не прошло для него бесследно: “У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет”. Похожее чувство – что власть предала их – испытали многие сотрудники КГБ во всех странах советского блока. России это аукнется позже – полтора десятилетия спустя, когда власть захватят выходцы из КГБ. Однако в 1990-м многие из них ощущали неуверенность и искали политического прикрытия. Владимир Путин в итоге устроился работать под началом демократически выбранного мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака.
Чуть позже в редакцию “Московских новостей” пришел человек гораздо более высокого ранга, чем вышеупомянутый переводчик: генерал-майор Олег Калугин, в 1960-е годы возглавлявший советскую резидентуру в Вашингтоне, а в 1970-е – управление внешней контрразведки КГБ. В конце 1980-х Калугин через Александра Яковлева передал записку Горбачеву о необходимости деполитизации органов безопасности. Тогда же по указанию председателя КГБ за ним установили слежку – из-за подозрения в измене. Сам Калугин всегда отрицал эти обвинения, но под давлением сверху все же покинул службу и переквалифицировался в политика демократического толка. Именно в этом качестве в 1990-м году он дал интервью Геворкян. Никаких тайн Калугин не выдал, но сделал политическое заявление: “И все же КГБ остался наиболее неприкасаемым в сравнении с тем, что обрушилось на МВД, прокуратуру. Комитет сохранил практически нетронутым и тот мощный потенциал, который десятилетиями был главной опорой советских диктаторов. И через пять лет перестройки – это государство в государстве, орган, наделенный колоссальной властью, теоретически способный подмять под себя любое правительство”. Под конец Геворкян спросила Калугина, почему он выступает против системы, которой верно служил в течение тридцати лет. В ответ Калугин привел слова Доналда Маклейна – британского дипломата, завербованного КГБ. “Маклейн сказал: «Народ, который читает каждый день «Правду», непобедим». […] Информированные люди, информированные разносторонне, неминуемо начинают думать”, – пояснил Калугин
[138].
Через несколько дней после того, как в “Московских новостях” появилось это интервью, Калугина лишили воинского звания и всех наград. Но это лишь усилило его политические позиции. “Московские новости” встали на защиту бывшего офицера, требуя от правительства объяснений. Еще через несколько месяцев Калугина избрали депутатом в парламент.
Во взаимоотношениях Калугина со СМИ была своя ирония: человек, который, будучи советским шпионом в США, пользовался ролью журналиста как прикрытием, пришел в газету в поисках политического прикрытия, когда КГБ начал терять власть. Если бы с той же целью он пришел в иностранное посольство, это означало бы измену. Придя же в “Московские новости”, Калугин обретал надежную страховку. По воспоминаниям Виктора Лошака, работавшего в то время в “Московских Новостях”, даже свои медали он положил в редакционный сейф.
Через месяц после интервью с Калугиным “Московские новости” напечатали другой материал Геворкян – интервью с Яном Румлом, новым чешским министром внутренних дел, бывшим диссидентом и другом чешского президента Вацлава Гавела. Он рассказал Геворкян о том, что новое правительство составило список из 140 тысяч человек, которые сотрудничали со Службой государственной безопасности (СТБ). “Мы надеемся на успех реформаторов в Чехословакии, тем более что многие их проблемы не отделишь от наших. Мы надеемся, что уже никогда их идеалам не будут противопоставлены советские танки”, – заключала Геворкян свою статью
[139]. В 1990 году власть КГБ еще была значительной, однако перспектива разделить участь чехословацких коллег становилась все реальнее, что не могло не беспокоить его сотрудников. Теперь с либеральными СМИ приходилось считаться – или же принимать их сторону.
Отказ Горбачева использовать силовые методы подрывал основу власти КГБ и партии. На заседании Политбюро 3 января 1990 года Горбачев заговорил о том, что полагалось прежде скрывать.
Мне было девять лет, когда арестовали деда. Он просидел четырнадцать месяцев, его пытали, били, ослепляли лампой и т. д. Он был председателем колхоза… Когда его посадили, мы стали в деревне как отверженные, никто не заходил, сторонились, не здоровались – как же, враг народа! Дед вернулся совсем другим человеком. Рассказывал, что с ним сделали, и плакал.
А затем, без малейшей паузы, Горбачев продолжил: “Считаю своей главной задачей провести страну через Перестройку без гражданской войны. Жертвы неизбежны. Там и здесь кого-то убивают, но от этого никуда не денешься. Другое дело – подавлять силой, оружием. Этого от меня не дождутся”
[140].
