16 июня, в первом туре, Ельцин набрал 35 % голосов, Зюганов – 32 %. Еще 15 % достались Александру Лебедю – харизматичному военному генералу, обладавшему глубоким басом. Впечатляющая внешность и голос Лебедя делали его идеальным “спарринг-партнером” с точки зрения ельцинской команды, которая и выдвинула генерала на эту роль, чтобы оттянуть голоса и расколоть электорат коммунистов. Расчет был на то, что во втором туре голоса, отданные за Лебедя, перейдут Ельцину. “Лебедь – с начала до конца был наш проект”, – позднее признавался Чубайс
[291].
Через несколько дней подковерная борьба между командой Малашенко и Чубайса с одной стороны и группировкой Коржакова – с другой вышла в публичное пространство. Люди Коржакова задержали двух человек из команды Чубайса (один из которых придумал лозунг “Голосуй, или проиграешь”), когда те выносили из Белого дома картонную коробку из-под ксерокса с 500 тысячами долларов наличными. Ранее эти пачки долларов были взяты из министерства финансов: на оплату ельцинской кампании, в том числе на издание газеты “Не дай Бог!”, шли государственные деньги. Коржаков об этом знал. Более того, он должен был обеспечивать безопасность транспортировки наличных, но вместо этого установил капкан и устроил провокацию.
Гусинский, Малашенко и Чубайс в момент задержания своих помощников находились в “Доме приемов ЛогоВАЗа” Березовского в центре Москвы и, когда узнали о случившемся, пришли в ярость. Было понятно, что, подстроив задержание, Коржаков собирался сорвать второй тур выборов и таким образом усилить свое влияние на Ельцина. Пока Чубайс безуспешно пытался разбудить президента среди ночи, а Березовский дозванивался Дьяченко, Малашенко мобилизовал своих журналистов. Он позвонил Киселеву, сообщил ему новость и попросил немедленно выйти в эфир. В два часа ночи НТВ прервало свою ночную программу срочным выпуском новостей. Киселев сообщил телезрителям, что страна оказалась на грани политической катастрофы: Коржаков, Барсуков и Сосковец попытались совершить переворот. Еще через час в эфире появился Лебедь и заявил, что любой мятеж будет подавлен, и подавлен чрезвычайно сурово. Таким образом, телевидение объявило руководителей служб безопасности, назначенных Ельциным и сохранявших свои должности, предателями.
Через два часа двух задержанных с коробкой из-под ксерокса отпустили по распоряжению самого Коржакова. Утром Чубайс отправился к Ельцину и сообщил ему, что Коржаков ради укрепления собственного положения только что поставил под угрозу всю ельцинскую кампанию. Вдобавок Чубайс показал Ельцину письмо, в котором Коржаков пытался шантажировать Киселева. Письмо было написано несколькими днями ранее, в нем Коржаков называл Киселева “коллегой”, намекая на связи Киселева с КГБ: “Откуда такое презрение к нашей общей профессии, коллега… Будьте разумнее…”. К письму прилагалась копия киселевской статьи в журнале “Итоги” и факсимиле первой страницы личного дела из архива КГБ с фотографией Киселева и его кодовым именем “Алексеев”. Письмо было подписано по-военному: “честь имею, Александр Коржаков”. “Нет у него никакой чести”, – проворчал Ельцин, поднял телефонную трубку и объявил Коржакову, что тот уволен. В глазах Ельцина результаты первого тура убедительно продемонстрировали эффективность команды Малашенко и Чубайса и поражение лагеря Коржакова, призывавшего отменить выборы. Ельцин более не нуждался в Коржакове.
Предвыборная борьба не прошла для Ельцина бесследно. За две недели до второго тура у президента случился инфаркт – пятый по счету. В тот день он должен был записывать последнее предвыборное телеобращение к народу. Съемку пришлось отменить. То, что у него инфаркт, знал только ближний круг, но исчезновение Ельцина из публичного пространства заметили все. Вскоре по Москве поползли слухи. Малашенко понял, что дальнейшее отсутствие президента в эфире становится политически опасным. Чтобы продемонстрировать публике по телевизору живого Ельцина, избирательный штаб решил инсценировать его встречу с Черномырдиным в интерьере кремлевского кабинета. О том, чтобы Ельцин приехал в Кремль, не могло быть и речи. Малашенко распорядился перевезти деревянные панели из кремлевского кабинета Ельцина на дачу, выгородить там угол и поставить приставной стол, чтобы создать у зрителя впечатление, будто президент находится в Кремле.
Приехав на съемки, Малашенко увидел, что Ельцин сидит за столом на фоне кремлевской деревянной обшивки и смотрит прямо перед собой. Лицо у него было застывшее – словно из воска, ни один мускул не шевелился. Рядом сидел Черномырдин, но Ельцин, похоже, его не видел. “Вся его воля была направлена на то, чтобы не упасть”, – вспоминал Малашенко
[292]. После кадров “рабочей встречи” с Черномырдиным Ельцин произнес несколько фраз обращения. Он говорил очень медленно и часто беззвучно, пропуская слова и оставляя предложения незаконченными. Это было жалкое зрелище. Запись пришлось подправлять, ретушировать и редактировать. Кадры с полуживым Ельциным только подогревали слухи о его здоровье и раззадоривали коммунистов. Малашенко своих действий не стеснялся и открыто признавал: “Я бы скорее избрал мертвого Ельцина, чем живого Зюганова”. Журналисты прекрасно знали, что Ельцин серьезно болен. Однако ни один из телеканалов, включая НТВ, ни словом не упоминал о здоровье президента. 3 июля, в день проведения второго тура выборов, по телевидению показали, как Ельцин появляется на избирательном участке, расположенном неподалеку от его загородной резиденции. Он с трудом просовывал бюллетень в щель урны. Двух врачей в белых халатах, стоявших за спиной Ельцина, пришлось “вымарывать” из кадра. За Ельцина проголосовало 53,8 % избирателей. Еще несколько месяцев назад о таких результатах никто и мечтать не мог.
Церемония инаугурации Ельцина, состоявшаяся через несколько недель, оказалась подозрительно короткой. Ельцин с трудом стоял на ногах. С заметным усилием он сделал несколько шагов к микрофону и произнес в общей сложности тридцать три слова. Всем стало ясно, что Ельцин едва жив. Идея победить коммунистов на открытых выборах при всем благородстве замысла и высоких результатах не изменила главного обстоятельства: за победой Ельцина стояла вовсе не обширная коалиция демократических сил и партий, а группа временно объединившихся олигархов и медиаменеджеров.
От настоящего демократического движения, которое в 1991 году привело Ельцина на вершину власти, уже практически ничего не осталось. Основные демократические партии, в том числе “Демократический выбор России” во главе с Егором Гайдаром, ослабли и в драме 1996 года в лучшем случае исполняли роль хора. Гайдар писал: “При выборе между Зюгановым и Ельциным мы, как демократическая партия, просто обязаны поддержать Ельцина”
[293].
Победа Ельцина не стала торжеством демократических институтов, законности и права собственности. Главными триумфаторами на тех выборах стали магнаты и руководители СМИ – люди, которые ставили на Ельцина и больше других получили от его победы. Как отметил Кирилл Рогов, политический обозреватель и основатель одного из первых в стране новостных интернет-сайтов Polit.ru, контроль над СМИ и их технологиями позволил олигархам достичь цели, которая не имела ничего общего с общественным благом.
