Бывшие союзники в борьбе с коммунистами и силовиками стали новыми противниками в борьбе за власть в государстве. “Логика у Березовского была очень простая: раз мы самые богатые, значит, мы самые умные. Ну, а раз мы самые умные и самые богатые, то мы и должны управлять страной”, – вспоминал Чубайс
[304]. При этом Березовский приводил в пример Америку, “всерьез и искренне доказывал, что в США на самом деле правят десять семей, которые решают, кто будет следующим президентом США. Они определяют между собой. Так живет весь мир, и мы будем жить так же, как и у них. Решать будем мы”. Аукцион “Связьинвеста”, таким образом, становился полем политической схватки. “Не подвернись «Связьинвест» – подвернулось бы что-нибудь другое”, – пояснял Чубайс. Проблема, однако, заключалась в том, что в борьбе с олигархами Чубайс “консолидировался” с Владимиром Потаниным, автором идеи залоговых аукционов, воплощавшим олигархическое начало. После выборов 1996 года Потанин был назначен первым заместителем председателя правительства, курировал экономический блок и одновременно, в качестве владельца банка, имел доступ к государственным средствам: в его частном банке были размещены счета таможенной службы на общую сумму в миллиард долларов. Когда правительство объявило, что продажа 25 % плюс одной акция “Связьинвеста” открыта для всех желающих, Потанин, уволившийся из правительства незадолго до торгов, заявил о своем участии. “Мне казалось, мы уговорились о том, что Потанину не разрешат участвовать, – вспоминал Гусинский. – Но Чубайс неожиданно сказал, что такого уговора у нас не было”
[305]. По мнению Гусинского, произошло наглое нарушение договора. Хотя формально Потанин на момент аукциона уже не состоял на государственной службе, конфликт интересов был очевиден. Гусинский имел все основания заключить, что обещание Чубайса устроить честные торги были или чистым лицемерием, или частью тайного сговора с Потаниным. “Чубайс нарушил равновесие, накачав Потанина деньгами [со счетов таможни]”, – говорил Малашенко
[306]. Положение осложнили личные взаимоотношения Гусинского с Чубайсом. С точки зрения Гусинского, эти отношения были почти что дружескими, и вот теперь он чувствовал, что его предали.
Утешать Гусинского явился Березовский. “Связьинвест” не представлял для него явного коммерческого интереса, но он все же ввязался в конфликт с Чубайсом, заняв сторону Гусинского. Его привлекала любая война. Он справедливо увидел в этом аукционе нечто большее, чем продажу акций. В борьбе за “Связьинвест” определялись правила игры за политическое превосходство. Березовскому было важно утвердить собственный статус главного олигарха России, всесильного кукловода. Чубайсу было столь же важно лишить его этого статуса, утвердив себя и правительство в качестве главной и единственной политической силы в стране. К демократии этот конфликт имел весьма косвенное отношение. Березовский был уверен, что в такой бедной стране, как Россия, демократия неизбежно приведет к популизму, а в итоге – к авторитарному строю. Чубайс посоветовал Березовскому идти и побеждать на выборах, хотя сам народной поддержкой не пользовался.
Чубайс считал, что главное – это построение рыночной экономики, которая, в свою очередь, создаст правильные условия для демократии. Ему не нужно было думать о политической базе для проводимых реформ – эту ответственность взял на себя Ельцин. Березовский в не меньшей степени, чем Чубайс, полагал, что Ельцин – его президент. “Наш рыночный подход совершенно не годился для построения демократии. Но мы считали, что рыночная экономика и возникновение среднего класса в итоге приведут к демократии”, – размышлял Чубайс позднее
[307].
За два дня до аукциона Березовский, Гусинский и Потанин вылетели на личном “Гольфстриме” Гусинского на юг Франции, где отдыхал Чубайс. Там они объявили ему, что пришли к соглашению: Гусинский получает “Связьинвест”, а Потанину отойдет следующий актив, который выставит на продажу государство. Чубайс предложение отверг. Для него речь шла не о том, кому какой кусок достанется в результате приватизации, а о том, кто устанавливает правила игры. О том же самом, впрочем, думал и Березовский. “Нельзя за один день сломать систему через колено, – сказал он Чубайсу. – Вы разжигаете войну. Вы не хотите этого, но это случится”
[308]. Чубайс воспринял слова Березовского как угрозу и шантаж, что только укрепило его решимость воевать до победного конца.
25 июля 1997 года Потанин, который привлек деньги международного финансиста Джорджа Сороса, вышел победителем аукциона, предложив два миллиарда долларов. Это была рекордная сумма по меркам российской приватизации, но она лишь ненамного превышала ставку, предложенную Гусинским. На следующий же день началась война. Первый выстрел прозвучал на подконтрольном Березовскому “Первом канале”. Стрелком был Сергей Доренко – неотразимый в своем цинизме и обаянии телеведущий с приятным баритоном и полным отсутствием этических принципов. Доренко обвинил Потанина в намерениях выкачивать средства из “Связьинвеста” на свои офшорные счета. И Потанин, и Сорос, по словам Доренко, просто спекулянты, дельцы черного рынка, “люди с дурной, сомнительной или запятнанной репутацией”, и они извлекли выгоду из полюбовной сделки, обстряпанной Альфредом Кохом, руководившим проведением аукциона от лица государства.
Когда вспыхнула “война банкиров”, и Малашенко, и Киселев отдыхали за границей. Гусинский срочно вызвал их в Москву, где они застали его в бешенстве. “Он метал громы и молнии, но вскоре вошел в разум”, – вспоминал Малашенко. Малашенко, который уже не возглавлял НТВ, но руководил всеми телевизионными проектами Гусинского, включая спутниковый, сходился с Гусинским в том, что приватизация “Связьинвеста” была “полным безобразием”, но выступал против объединения с Березовским и использования телеканала в разгорающейся войне.
“Во-первых, я в некоторых ситуациях абсолютно не верю в ценности объединения, объединения любой ценой. У меня абсолютно всегда была феодальная логика: каждый за себя, и один Бог [за всех]. Я вообще не хотел, чтобы НТВ втягивалось, естественно, во всю эту историю. Но я совершенно не считал, что надо во что бы то ни стало поддерживать этих младореформаторов”, – вспоминал Малашенко
[309]. Он был уверен, что если бы не первый удар Березовского, никакой войны бы не началось. Но было уже поздно. Атаку Доренко подхватила газета Гусинского “Сегодня”, опубликовавшая статью о близких связях Потанина с Кохом под заголовком “Деньги пахнут”.
Чубайс собрал олигархов у себя в кабинете, надеясь оказать давление на Гусинского и Березовского, чтобы они прекратили борьбу. Арбитрами выступили те, кто не имел к аукциону никакого отношения, в том числе Михаил Ходоровский. Все высказались за то, чтобы “Связьинвест” достался Гусинскому. Гусинский предложил цену, которая должна была устроить Потанина. Но Чубайс все равно отказался пересматривать результат аукциона. “Безусловно, он нарушал негласное соглашение”, – говорил Ходорковский
[310]. Пытаясь предотвратить кризис, Валентин Юмашев попробовал урезонить Чубайса и предложил действовать постепенно и последовательно: отдать “Связьинвест” Гусинскому, а уже со следующего аукциона устанавливать новые правила. “Я говорю, Валь, ну как постепенно? Валь, так не бывает, сейчас новая политическая ситуация в стране – избранный президент заново, новое правительство. Мы задаем правила игры”, – вспоминал Чубайс. Логика была большевистская: “все и сразу” и “цель оправдывает средства”.
