Приватизация “Связьинвеста” должна была стать подтверждением независимости Немцова от влияния олигархов и его главным политическим козырем. Но если олигархи не вписывались в картину России, какой она виделась Немцову, то он в свою очередь не вписывался в картину олигархов. Доренко называл Немцова “тараканом” и для нападок на него нанимал проституток, которые за скромное вознаграждение в 200 долларов говорили, будто Немцов пользовался их услугами, но забывал платить. В своих воспоминаниях “Исповедь бунтаря” Немцов писал: “Спустя несколько лет я совершенно случайно столкнулся с Доренко в аэропорту Нью-Йорка. «Я же киллер. Тебя заказали, – добродушно пояснил Доренко. – А это был такой простой и эффективный способ: дал 200 долларов, и дамочка наговорила, что надо, абсолютно не рискуя ни здоровьем, ни жизнью. Ты же ей ничего не мог сделать»”
[316]. Доренко уверял, что ему просто всучили запись с проститутками и он не счел необходимым проверять подлинность их рассказа. “Заказчиком” оказался Березовский, у которого был отдельный счет к Немцову: именно Немцов противостоял его попыткам захватить “Газпром”.
НТВ до такой низости не опускалось и вместо этого высмеивало Немцова, используя любой повод, в том числе его появление в белых штанах на официальной церемонии встречи президента Азербайджана. В “Итогах” Киселев еженедельно показывал снижающийся (его же усилиями) рейтинг Немцова. Когда рейтинг, подорванный информационной атакой, упал до однозначных цифр, Киселев, используя телевизионную графику, поставил крест на портрете Немцова и отправил его в мусорную корзину.
На самом деле говорить о чьем бы то ни было электоральном рейтинге спустя всего год после президентских выборов было совершенно бессмысленно. Но, как саркастически писал тогда Максим Соколов, телеканалы кормятся избирательными кампаниями, как военно-промышленный комплекс кормится войной. “Война означает ажиотажный – и в то же время гарантированный – спрос на средства ее ведения, а торговаться о цене времени нет – отсюда военные сверхприбыли оружейных фабрикантов. Избирательная кампания предъявляет такой же спрос на информационное оружие”
[317]. Постоянно раздувая тему рейтингов, НТВ напоминало политикам о своем могуществе.
Все “разоблачения” адресовались одному-единственному телезрителю – Ельцину. По идее, они должны были заставить его разогнать правительство младореформаторов. При этом оставалось непонятно, кем же их можно заменить. Ельцин очень болезненно отнесся к нападкам НТВ, причем в особенности к нападкам на Немцова. Через пару недель после аукциона, на котором ушел с молотка “Связьинвест”, Ельцин вызвал вице-премьера к себе. “Я устал вас защищать”, – объявил президент. Немцов оставался в правительстве еще около года, но он был уже ослаблен и деморализован, и под конец сам подал заявление об отставке.
В итоге то, что начиналось как война между банкирами, переросло в крупный политический кризис.
Чубайс справедливо сравнил скандал, разразившийся в 1997 году на телевидении, со взрывом атомной бомбы. Теперь аббревиатуру НТВ явно следовало расшифровывать не как “нормальное” или “независимое”, а как “нейтронное” телевидение. В войне банкиров победителей не было: она уничтожила все живое в округе и оставила после себя территорию, зараженную на долгие годы вперед. Триумф НТВ и Гусинского в 1996 году одновременно стал началом их поражения. Оказалось, что пережить победу гораздо труднее, чем добиться ее.
Олигархи, поддержавшие Ельцина в борьбе против коммунистов и националистов, в итоге умудрились сделать то, что не удалось парламенту в 1993-м: снести правительство либеральных реформаторов и дискредитировать идею свободы информации. Правда, в отличие от 1993-го и 1996-го, информационная война 1997 года велась не ради какой-либо идеологии или образа будущего страны. Тем не менее она изуродовала и НТВ, и телевидение в целом.
Могущественные медиамагнаты повели себя не как элита, к которой они сами себя причисляли, а как мелкие кооператоры, в чьих руках вдруг оказалось мощное и сложное оружие. Они копировали внешний вид, вкусы и повадки западной элиты, отправляли своих детей учиться за границу, но при этом были начисто лишены главного атрибута истинной элиты – чувства ответственности за страну и исторического самосознания. Они вели себя как ходячие карикатуры на капиталистов из старых советских журналов. Что толку, что они помогли Ельцину победить в 1996 году, если они не воспользовались шансом улучшить положение России? Они нисколько не заботились ни об общественном благе, ни о благополучии россиян. “Мы не соответствовали той исторической задаче, которая перед нами стояла”, – признавал Малашенко
[318]. То же самое относилось и к Чубайсу.
Утратив из-за обладания властью и деньгами чувство реальности, олигархи не понимали, что, уничтожая Чубайса с Немцовым, они одновременно подрывают и собственное будущее, и будущее всей страны. Самонадеянность и недальновидность, проявленные обеими конфликтующими сторонами, взяли верх над здравым смыслом. Ирония была в том, что сам актив, из-за которого с такой яростью дрались олигархи, оказался бесполезным. Продав 25 % акций “Связьинвеста”, государство приостановило его дальнейшую приватизацию, и Потанин так никогда и не получил реального контроля над компанией. По словам Джорджа Сороса, это было самое худшее вложение капитала в его жизни.
“Война банкиров” совпала по времени с драматическим событием в жизни НТВ, которое серьезно сказалось на будущем страны. 10 мая в Чечне были похищены военная корреспондентка НТВ Елена Масюк и двое членов ее съемочной группы.
В результате мирного соглашения 1996 года, позволившего Ельцину переизбраться, Чечня де-факто получила широкую автономию и ей было разрешено провести собственные президентские выборы. Новый президент Чечни Аслан Масхадов – бывший военный и умеренный, но слабый политик – почти не контролировал своих полевых командиров. Чечня быстро превращалась в “черную дыру”, в которой исчезали деньги, выделяемые Москвой, нефть из нефтепровода, проходившего через республику, и люди, которых захватывали ради вымогательства выкупа.
Масюк была не первым журналистом, похищенным в Чечне, но из всех российских телерепортеров она, безусловно, больше всех симпатизировала тем, кто воевал за независимость республики. Кроме того, у нее сложились хорошие отношения с местными полевыми командирами, включая Шамиля Басаева, и ее всегда беспрепятственно к ним допускали. Басаеву, захватившему в 1995 году больницу в Буденновске, позволили – после переговоров и освобождения заложников – вернуться в Чечню и там “раствориться”. Тогда Кремль объявил о том, что Басаев находится за границей. После этого Елена Масюк отыскала Басаева и взяла у него интервью на камеру, в очередной раз продемонстрировав собственную смелость, а также беспомощность и ложь российских спецслужб. Масюк освещала события в основном с чеченской стороны и часто бывала близка к тому, чтобы перейти грань объективного репортажа, что заставило Малашенко фактически наложить запрет на ее командировки в Чечню. Это, однако, не помешало Олегу Добродееву, который осуществлял оперативный контроль над НТВ, отправить Масюк в очередную поездку, где ей предстояло поговорить с полевыми командирами, взявшими на себя ответственность за подрыв железнодорожной станции несколькими неделями ранее.
