Российским либеральным журналистам – тем, кто принял сторону Ельцина в 1993 году и во многом задавал тон в 1990-е, – Примаков казался стилистически чужим. Их раздражали повадки премьер-министра, выдававшие в нем ископаемое советского периода. В лучшем случае такой человек вернет Россию в эпоху застоя, шептало им чутье. А в худшем – возродит сталинские методы управления – в облегченной форме. Взгляды Примаковы были далеки от либеральных, и все же он был прагматичным и разумным политиком, действительно хорошо знавшим страну и государственную систему. Александр Яковлев полагал, что “демократы напрасно принимают Примакова в штыки – консерватор! Он не консерватор, он просто не торопится с выводами. То, что можно сказать сегодня вечером, он предпочтет сказать завтра вечером”
[339].
Но конфликт журналистов с Примаковым был вопросом власти и влияния. На протяжении 1990-х журналисты активно пользовались своим чрезвычайно привилегированным положением и статусом. Примаков журналистам не доверял и видел в них не союзников, а конкурентов за власть и государственную повестку. Как государственник он, естественно, был более склонен опираться на старую номенклатуру: на спецслужбы, чиновников и дипломатов. Первым делом Примаков ограничил журналистам доступ к правительству, устроил выволочку телевизионному руководству за искажение и очернение его образа и принялся растолковывать, как и о чем нужно делать репортажи. Журналисты восприняли это скорее как оскорбление, чем как угрозу. Утрату своего прежнего влияния они связывали именно с Примаковым. Ельцин написал в мемуарах: “Вольно или невольно Евгений Максимович консолидировал вокруг себя антирыночные, антилиберальные силы, вольно или невольно наступал на свободу слова”
[340]. Вдобавок премьерство Примакова совпало по времени с резкой сменой отношения к Западу в России.
Главным международным событием, выпавшим на премьерство Примакова, стали бомбардировки Югославии силами НАТО, начатые в связи с этническими чистками албанского населения в Косово, которые проводились с одобрения президента Союзной Республики Югославия Слободана Милошевича. Накануне натовских ударов, 23 марта 1999 года, Примаков вылетел на переговоры в Вашингтон, где должен был обсуждать финансовую помощь для России. Уже находясь в воздухе, он узнал о том, что воздушный удар по Белграду неотвратим. Тогда Примаков сделал свой главный символический жест: велел развернуть самолет прямо над Атлантикой и лететь обратно в Москву.
На следующее утро “Коммерсантъ” вышел с короткой статьей на первой странице, отразившей чувство ярости, которое испытывало большинство российских журналистов по отношению к Примакову. Гнев и сам пафос заметки были нетипичны для “Коммерсанта”, который обычно придерживался саркастично-отстраненного тона. В заголовке не было и тени стеба, зато присутствовали злость и домысел: “15 миллиардов долларов Россия потеряла благодаря Примакову”. Такая цифра выводилась из стоимости всех договоров и соглашений о кредитах, которые Примаков мог бы подписать в Америке, – однако он
сделал свой выбор – выбор настоящего коммуниста. Большевика, готового полностью пренебречь интересами своей Родины и народа в угоду интернационализму, понятного только ему и бывшим членам КПСС… Вывод один: поддержка близкого Примакову по духу режима Милошевича оказалась для него нужнее и понятнее, чем нужды собственной страны… Только, вернувшись в Москву, премьер-министр потеряет всякое право смотреть в глаза тем старикам, которым он еще осенью обещал полностью выплатить пенсии
[341].
Разворот Примакова над Атлантикой не просто сообщал о том, что российское правительство возмущено американской политикой по отношению к Сербии и тем, что США наплевали на возражения России против воздушных ударов. Этот разворот символизировал нечто гораздо более важное – общую перемену отношения к Америке и к Западу во всем российском обществе. В 1988 году, когда советская эпоха клонилась к закату, русская рок-группа “Наутилус Помпилиус” записала песню “Прощальное письмо”, в которой отразился русский взгляд на Америку как на неосуществимую мечту.
Гудбай, Америка, о-о, где не был никогда,
Прощай навсегда…
Мне стали слишком малы твои тертые джинсы.
Нас так долго учили любить твои запретные плоды.
Гудбай, Америка, о-о, где я не буду никогда.
Образ Америки как утопии, мечты издавна укоренился в русской культуре. В “Преступлении и наказании” Свидригайлов, собираясь застрелиться, говорит случайному свидетелю, сторожу: “Коли тебя станут спрашивать, так и отвечай, что поехал, дескать, в Америку”. Америка – это тот свет, другая, потусторонняя жизнь. На протяжении почти всех 1990-х Америка служила источником вдохновения и ориентиром. Кризис 1998 года показал бесплодность этой мечты, бомбардировки Сербии разрушили ее окончательно. На Запад перестали смотреть как на спасителя. Оказалось, что не существует никакого единого счастливого постсоветского пространства и что Россия – сама по себе. Америка тут же превратилась в козла отпущения, которого можно винить во всех бедах и неудачах, обрушившихся на российский народ в течение предыдущего десятилетия.
Вспышка антиамериканизма и национализма была яркой и тревожной. Перед посольством США в Москве проводились массовые акции протеста. Кто-то даже пытался пальнуть по зданию посольства из гранатомета (к счастью, неудачно), а потом открыл стрельбу из автоматов. Толпа футбольных болельщиков забросала посольство яйцами и банками с краской. Трое погромщиков помочились на его дверь.
Все это отражало не столько солидарность русских с братским славянским народом Сербии (большинство вообще плохо себе представляло, что происходит в Косово), сколько потребность выплеснуть возмущение, раздражение и чувство унижения на своих давних противников – США и НАТО. Бомбардировки Сербии как будто высвободили стихийные силы, которые копились уже давно. Это была отложенная реакция на кризис 1998 года, на разборки олигархов и на события еще более далекого прошлого – на крушение СССР и утрату имперского величия России.
Некоторые СМИ подхватили и начали активно раздувать националистические настроения. Государственные телеканалы вдруг заговорили об “американских ястребах” и “натовских агрессорах”. Но еще более удивительным было освещение сербских событий на НТВ. В репортажах ни словом не упоминалось о косовских беженцах, зато авиаудары НАТО сравнивались с немецкими бомбардировками во время Второй мировой войны. “Впервые с 1941 года в небе над Белградом появились немецкие бомбардировщики с черными крестами на хвостах”, – сообщила ведущая новостей на НТВ. Формулировка была скопирована с заявлений главного государственного телеграфного агентства ТАСС. Информация подавалась таким образом, будто НАТО проявляло ничем не спровоцированную агрессию. За новости на НТВ отвечал Олег Добродеев. Смена тона на этом канале была такой же неожиданной, как примаковский разворот над Атлантикой, и повергла и Гусинского, и Киселева в глубокое недоумение.
