В представлении кремлевских политтехнологов атака Гусинского на “семью” и аналогичные нападки Лужкова слились в одну скоординированную кампанию. В воспоминаниях Ельцина, записанных Юмашевым, программа НТВ про “семью” названа ударом в спину президента:
Эти фотографии на экране чем-то напомнили мне стенд “Их разыскивает милиция”. Я такие стенды в Свердловске очень часто видел: на территории заводов, на автобусных остановках, возле кинотеатров. Там красовались личности пьяниц, воров, убийц, насильников. Теперь “милиция” в лице НТВ “разыскивала” мою так называемую Семью: мою дочь, Волошина, Юмашева… Всем этим людям, включая меня, приписывалось подряд все что можно: счета в швейцарских банках, виллы и замки в Италии и Франции, взятки, коррупция…
[358]
Само то, что разоблачениями занимались люди, Ельцину лично знакомые и близкие его семье, воспринималось президентом не просто как враждебные выпады, а как предательство.
Журналистов с НТВ перестали пускать на важные кремлевские встречи. По словам Павловского, отвечавшего за отношения со СМИ во время путинской президентской кампании, появилось строгое распоряжение: на НТВ не должен появляться ни один кремлевский чиновник
[359]. НТВ осталось только с Примаковым и Лужковым. “Мы стали изгоями”, – вспоминал Киселев. В редакцию журнала “Итоги” наведалась налоговая полиция.
Березовский, выступавший за кандидатуру Путина, воспользовался сложившейся ситуацией в собственных целях и убедил Кремль в том, что НТВ переметнулось на другую сторону и работает теперь на Лужкова с Примаковым. Строго говоря, это была неправда. Гусинский уже рассорился с Лужковым, а Малашенко еще в сентябре 1998 года в разговоре с Ельциным отговаривал его от назначения Лужкова на пост премьера. Примакова они тоже не считали своим человеком, во всяком случае, изначально. Их слабость заключалась в том, что они не предложили собственного кандидата и даже не осознавали, насколько это важно. Контролируя самый влиятельный телеканал в стране, они считали себя самодостаточной силой, с которой придется считаться всем, независимо от того, кто станет президентом.
9 августа Ельцин назначил Путина премьер-министром и назвал его своим преемником – единственным человеком, который сможет сплотить страну. Березовский был в приподнятом настроении. Теперь, когда Гусинского убрали с дороги (возможно, не без помощи самого Березовского), он остался единственным “царедворцем” – самым незаменимым человеком в России, контролировавшим главный телеканал. И хотя основная публично высказанная претензия Березовского к Примакову состояла в том, что тот был связан с органами госбезопасности, биография Путина его мало смущала.
Вне кремлевских стен новое назначение восприняли как очередную “загогулину” Ельцина. Его прежний премьер-министр Сергей Степашин продержался на посту меньше трех месяцев. Большинство людей никогда не слышали о Путине и в лицо бы его не узнали. Многие вообще не заметили его назначения. Его рейтинг был почти не виден в социологических опросах, попадая в разряд статистической погрешности – менее 2 %. Он редко появлялся на публике и почти не давал интервью. Между тем рейтинг Примакова по-прежнему составлял 32 %. Гусинский имел все основания полагать, что перевес на его стороне и у него есть все шансы победить Березовского и “семью”.
Пока “бароны” готовились к политической схватке за ельцинский “престол”, заключали союзы, заряжали свои медийные орудия взрывными разоблачениями и компроматом, большинство граждан страны испытывало все большее отчуждение от политики и уж точно не чувствовало ответственности за действия своего правительства. “От нас ничего не зависит, все решается там, за кулисами”, – такова была наиболее распространенная позиция российских избирателей. И они были не так уж далеки от истины.
Социолог Александр Ослон, работавший на Ельцина во время выборов 1996 года и выполнявший аналогичную работу для предвыборной кампании Путина, отмечал, что население, конечно, знало в лицо главных политических деятелей – Ельцина, Лужкова или Примакова, но смотрело на политику в целом как на чужую игру, где “простым людям” отведено лишь место зрителей. Подобное отношение к политике, заложенное во многом самими СМИ, идеально вписывалось в формат “телесмотрения”. И никто не получал большего удовольствия от телевизионных постановок, чем Березовский.
Однако на этот раз условия игры отличались от президентской кампании 1996 года. Тогда, при всей предвзятости СМИ, Ельцин был готов состязаться с Зюгановым. Теперь у его малоизвестного преемника без какого бы то ни было политического опыта не было никаких шансов победить в честной борьбе таких тяжеловесов, как Лужков и Примаков. Единственная возможность осуществить операцию “Преемник” заключалась в том, чтобы вообще удалить их со сцены, оставив Путина единственным реальным кандидатом. Для устранения конкурентов Березовский нанял человека с репутацией профессионального телекиллера – Сергея Доренко.
Пулеметчик
Доренко был сыном военного летчика и вырос в военных городках и гарнизонах, часто переезжая с места на место. У него была яркая биография, подходящая скорее шоумену. В детстве он мечтал стать военным, но в итоге из-за плохого зрения попал на телевидение. Он выучил испанский и португальский и работал военным переводчиком в Анголе во время гражданской войны, в которой Советский Союз противостоял США. Доренко часто общался с КГБ, хотя утверждал, что никогда не был официально завербован. “Каждый раз, когда они со мной разговаривали, я мог бы все выболтать, поэтому меня не считали надежным”
[360]. В начале 1990-х он кочевал с одного телеканала на другой и работал внештатным корреспондентом испанской службы CNN, делая репортажи о расстреле Белого дома и о войне в Чечне. В представлении самого Доренко две эти профессии – военного и телевизионщика – сливались в одну. Он называл себя “пулеметчиком”. Состояние войны было для него самым комфортным. Неважно, какая война – политическая или армейская, – ему годилась любая.
Доренко принадлежал к той же породе, что и Невзоров, он тоже был идеальным наемником. Как журналист он и стилистически, и “содержательно” был антиподом Евгения Киселева. Если Киселев все еще оставался символом респектабельности и буржуазности, пользуясь доверием интеллигенции и среднего класса, то Доренко обращался к более широкой и менее искушенной публике. Уверенный и харизматичный альфа-самец с хрипотцой в голосе, он не изображал из себя глубокого мыслителя и аналитика, не призывал аудиторию думать самостоятельно, как это делал Киселев, а объяснял, что именно нужно думать и чувствовать, при этом искусно манипулируя инстинктами и предрассудками толпы.
Березовский “влюбился” в Доренко в 1994 году, когда оправлялся от неудавшегося покушения (тогда взорвали его “мерседес”). Лежа на больничной койке, он смотрел телевизор и увидел Доренко, который как раз говорил зрителям, что пускай, конечно, олигархи взрывают друг друга на здоровье, но лучше бы они нашли для этого специальное место, чтобы простые люди не страдали.
