Потом Березовский пришел к Доренко на работу, желая с ним познакомиться. Тот попросил передать, что занят, и велел помощнице накормить визитера арбузом. Березовский послушно поел арбуза, но так и не дождался появления своего героя. “А зачем мне было с ним встречаться? Он был всего лишь олигарх”, – вспоминал Доренко
[361]. Эпатаж Доренко только сильнее раззадорил Березовского, который оценил театральность отказа. Когда они наконец встретились в японском ресторане напротив Кремля в гостинице “Россия”, Березовский предложил Доренко стать ведущим главной новостной передачи на телевидении – программы “Время”. “Прямо посреди разговора он помчался в Кремль – согласовывать с администрацией мое назначение”
[362].
Березовскому нравился стиль Доренко. “Я поклонник творчества Доренко… Я считаю, что Доренко – выдающийся журналист… Я, конечно же, смотрю Доренко не как политического аналитика. Это мне не нужно… Я смотрю это как блестящее шоу, в котором моя точка зрения совпадает с точкой зрения Доренко. Для меня особенно важна форма. Я не умею читать книги, написанные плохим языком, зато я могу читать книги практически ни о чем, но написанные блестящим языком”, – рассказывал Березовский в одном интервью той поры
[363]. Доренко же рассказывал, что Березовский звонил ему после каждого выпуска программы. “Он всегда начинал разговор со слов: «Ты – гений». А потом цитировал мне наизусть длинные пассажи из моей же программы”
[364].
Сделавшись ведущим программы “Время” в 1997–98 годах, Доренко превратил ее в шоу-монолог, состоявший из сенсационных разоблачений, наставлений и водевильных номеров. Где заканчивалась “проповедь” и начиналась “оперетка”, уловить было часто невозможно. Доренко возбуждал, вызывал восторг или возмущение, но главное – неизменно захватывал зрителей и разрушал существующие рамки и правила. Он не взывал к разуму, как Киселев. Он работал на уровне подсознания, повторял, как заклинания, некоторые слова и фразы, нарочито раскатисто произносил звук “р” в таких словах, как “Россия” или “предательство”, модулировал голосом изумление, жонглировал словами и показывал кадры, которые вызывали нужные ассоциации, даже если не имели прямого отношения к затронутой теме. Факты не играли особой роли.
Это был настоящий цирк и буффонада. Доренко выступал в роли Коровьева из “Мастера и Маргариты” Булгакова. В романе Коровьев проводит сеанс “черной магии” в театре Варьете: разоблачает супружеские измены и алчность, тыча пальцем в виновников, сидящих в зале среди публики. Примерно этим же занимался и Доренко: на потеху зрителям он терроризировал жертв, для уничтожения которых его, собственно, и наняли. Сам Доренко определял свое амплуа как “пересмешник”.
На самом деле, по словам журналиста, тот Сергей Доренко, который появлялся на экране, был телевизионной ролью, сценическим произведением и существовал ровно столько, сколько он находился на сцене, перед камерой.
Березовский несколько раз говорил мне, что меня очень зовут приехать домой Таня с Валей, дружить. Интересуются и хотят поближе [познакомиться]. Я сказал ему такую вещь, которую я и потом повторял всем. Я сказал: Борь, я социопат. Я интроверт. Я занимаюсь самосожжением на сцене. Но когда я со сцены сошел, я всех вас видел в жопе. Поэтому я их поближе не знаю и знать не желаю. А у меня есть интерфейс для мира – это ты. Считай, что ты – мой министр иностранных дел
[365].
На экране он занимался такой бесстыдной демагогией и передергиванием фактов, так искусно тасовал правду и вымысел, был до того циничен в своих голословных обвинениях, что просто дух захватывало. Как фокусник на ярмарочной площади, он вызывал у зрителей и критиков изумление: “Да как же он это вытворяет?” или “Да как же ему сходит это с рук?”. Чем более невероятными и нелепыми были разоблачения Доренко, тем выше оказывалась их зрелищная ценность.
Люди верили в эти телевизионные разоблачения не потому, что их убеждали приведенные факты, а просто потому, что они подтверждали их собственные догадки: все вокруг врут и воруют. “Никто никого не «программировал». Я шептал на ухо то, что хотели слышать люди”, – говорил Доренко
[366]. Березовский обихаживал Доренко именно потому, что разглядел в нем огромный телевизионный талант, не обремененный нравственными принципами.
Вернувшись в августе 1999 года в Россию после непродолжительного добровольного изгнания, к которому его вынудил Примаков, Березовский снова угодил в больницу – на этот раз с гепатитом. Он вызвал Доренко, и тот пришел к нему с пакетом мандаринов. По воспоминаниям Доренко, Березовский занимал палату из двух комнат в инфекционном отделении. В коридоре сидел Михаил Леонтьев. В первой комнате, “зале приемов”, обнаружился Игорь Шабдурасулов, генеральный директор ОРТ. “Сам Березовский лежал в «генеральской» палате, обвешанный капельницами и кричал страшным голосом. Он нецензурно кричал: мы всех ****** [победим], мы всех ****** [победим]. Что я ему говорю? Боря, у тебя капельница кончилась? Или капельницу не ту по ошибке поставили?”
[367].
Именно там, в больнице, Березовский впервые поделился с ним планом создать кремлевскую партию “Единство”, которая должна обеспечить Путину лояльных сторонников на парламентских выборах в декабре. “Партийной эмблемой будет медведь – сможешь нарисовать медведя?” – спросил он у Доренко. Через несколько дней Шабдурасулова откомандировали в Кремль в качестве первого заместителя руководителя администрации президента – создавать партию “Единство”.
Никаких теплых чувств по отношению к собравшимся в палате Березовского Доренко не испытывал, как не испытывал он их и по отношению к Путину (которым Березовский восхищался). Однако объединиться ради уничтожения Примакова и Лужкова был готов: “Я сказал, что выжгу их, просто выжгу напалмом. Я был средоточие всей ярости”.
За несколько месяцев до этого его выгнали с работы на ОРТ именно по указанию Примакова. Кроме того, Доренко стал объектом расследования налоговиков, в чем он также винил Лужкова и Примакова. Расследование против него прекратилось ровно в тот день, когда Примакова уволили с должности премьера. Адреналин, злость и азарт вели Доренко вперед: “Я говорю: «Боря, результат будет такой: тебя повесят в первой пятерке на Красной площади. Меня повесят тоже в первой пятерке, может, в первой десятке. Мы оба будем болтаться на Красной площади повешенные». Боря говорит: «И?». Я говорю: «И поэтому мы пока закурим от души и с Богом, пошли»”
[368]. В эфире Доренко старался быть ироничным и первым делом задал вопрос: нет ли противоречия в том, что Лужков танцевал с Ельциным в 1996 году между инфарктом и шунтированием и считал его здоровым, а теперь, после шунтирования, когда Ельцину действительно лучше, он говорит, что нами правит больной человек?
