Кэлами знал это, но все равно занимался любовью с Мэри Триплау. Не потому что питал к ней подлинные чувства или не смог бы без нее обходиться, а всего лишь находя ее смешной и хорошенькой. К тому же ее притворно-невинный вид злил и возбуждал его одновременно. Хотя главная причина заключалась в том, что интрижка с мисс Триплау будет занимать много времени, не оставляя ему досуга на другие размышления. Но ничего не получилось. Красота и мистерия по-прежнему витали у него над головой, когда он один лежал в темноте. Они все еще находились там, и роман с Мэри Триплау мешал ему приблизиться к ним.
Внизу в долине городские часы пробили один раз. Звук напомнил Кэлами об обещании прийти к ней сегодня. Мысли его были заняты попытками вообразить, как все у них произойдет. Разозлившись, он сделал усилие переключиться на другие темы. Хотелось по-прежнему размышлять о мистерии и красоте, продолжавших кружиться где-то над ним, скрытых пологом темноты. Но как ни пытался Кэлами избавиться от наваждения, навеянные похотью образы не исчезали.
Я никуда не пойду, сказал он себе, но, еще не успев закончить фразы, знал, что пойдет. С необычайной живостью он видел, как она лежит на его полусогнутой в локте руке, изнуренная, обмякшая, содрогающаяся от наслаждения, но так, словно прошла пытку дыбой. Да, Кэлами знал, что пойдет к ней.
Стоило ему подумать о пытке, как сразу же этот образ стал преследовать его. Он вспомнил об историях тех несчастных, которые, обвиненные в колдовстве, после трех дней пыток признавались в том, что действительно летали по воздуху вместе с ветром, просачивались в замочные скважины, оборачивались волками и совокуплялись с дьяволом, принявшим мужское обличье. А еще после часа на дыбе начинали оговаривать и других. Якобы этот человек, эта женщина или даже ребенок были их сообщниками в колдовстве и на службе у нечистой силы. Дух крепок, но плоть слаба. Слаба в боли, но еще слабее в наслаждении. Под мукой наслаждением каких только трусливых поступков, каких только предательств самих себя и других не совершают люди! Как легко лжет их плоть и нарушает любые клятвы! Как покорно жертвует счастьем и чуть ли не самой жизнью, чтобы хоть на мгновение продлить сладостную пытку! А потом появляется стыд, ощущение духовного падения, печальное осознание своей рабской зависимости и унижения.
Под пыткой наслаждением, подумал он, женщины слабее мужчин. И их слабость льстит любовникам, дает им ощущение силы, удовлетворяет желание властвовать и покорять. С представителем своего пола мужчина даст выход жажде власти, заставив его страдать, но с женщиной добьется той же цели, доставив ей неизъяснимое наслаждение. И любовнику всегда в большей степени доставляет удовольствие пытка наслаждением, которую устраивает он сам, нежели собственные ощущения.
А поскольку мужчина не так слаб, размышлял Кэлами, если его страсть никогда не становится столь всепоглощающей, что он не способен получать больше радости в роли палача, чем жертвы, не свидетельствует ли это о том, что ему труднее простить измену вере в себя и других, когда он предается сладостям похоти или предвкушает их? У мужчины меньше физиологических оправданий для проявления слабости и превращения в раба страсти. Женщина самой природой создана для порабощения – любовью, детьми. Но время от времени на свет Божий должен появляться хотя бы один мужчина, который свободен. И для него станет нестерпимым лгать даже под любовной пыткой.
Если бы мне удалось освободиться, думал он, я бы наверняка совершил что-то; о нет, ничего полезного в обыденном смысле, ничего, что имело бы практическое значение для других, но нечто важное для меня самого. Мистерия витает надо мной. Будь я свободен, имей я время и возможность для основательных раздумий и неспешного решения проблемы духовной немоты…
Перед его мысленным взором снова возник образ Мэри Триплау. Обмякшая, она лежала на сгибе его руки, дрожа, как после пытки. Он закрыл глаза, в новом приступе злости затряс головой. Но образ не исчезал. Если бы я только был свободен, сказал он себе, если бы только был свободен…
Все закончилось тем, что он выбрался из постели и открыл дверь. Коридор был ярко освещен: свет оставляли в нем включенным на ночь. Кэлами приготовился шагнуть за порог, когда другая дверь, немного дальше по коридору, вдруг резко распахнулась, и мистер Фэлкс, у которого из-под полы ночной рубашки виднелись тощие волосатые ноги, неожиданно показался оттуда. Кэлами подался назад в темный дверной проем. С болезненно сморщенным лицом человека, страдающего от колик, мистер Фэлкс промчался мимо. Затем он свернул в другой проход, тянувшийся в главный коридор дома, и исчез. Дверь захлопнулась. Кэлами быстрыми, но мягкими шагами прошел вдоль коридора, открыл четвертую дверь с левой стороны и пропал в темноте комнаты. Вскоре мистер Фэлкс, уже никуда не торопясь, вернулся к себе в спальню.
Часть IV
Путешествие
Глава I
Лорд Ховенден, оторванный от своего автомобиля, отличался от лорда Ховендена, который с обманчиво расслабленным видом располагался за рулем «воксхолл-велокса». Полчаса, проведенные под вихревым потоком воздуха, созданным быстро и с шумом несшейся машиной, превратили его из застенчивого и неловкого мальчика в хладнокровного героя, способного разобраться не только с любыми проблемами на дороге, но и решить вопросы, какие только могла поставить перед ним жизнь вообще. Ветер словно сдувал с него робость, скорость опьяняла до самозабвения. Все свои житейские победы он одерживал всегда за рулем автомобиля. Именно в нем полтора года назад, не достигнув совершеннолетия, он отважился попросить опекуна увеличить ему денежное содержание, а потом мчался быстрее и быстрее, пока доведенный до полного ужаса опекун не согласился на все его условия.
Только на борту «велокса» решился лорд Ховенден сказать миссис Теребинт, которая была на шестнадцать лет старше, имела четверых детей и обожала своего мужа, что она самая красивая женщина, какую он когда-либо встречал. Он выпалил ей это на скорости семидесяти пяти миль в час, когда они ехали по шоссе. На шестидесяти, шестидесяти пяти, на семидесяти ему все еще не хватало смелости на маленький подвиг, но семьдесят пять стали скоростью принятия решения. И лорд Ховенден сделал признание. А когда она рассмеялась и назвала его нахальной молодой козявкой, его это не обескуражило. Он тоже расхохотался, поднажал на педаль, и, как только стрелка спидометра добралась до восьмидесяти, прокричал, чтобы было слышно сквозь свист ветра и рев мотора: «Но я все равно люблю вас!» К сожалению, скоро их поездка закончилась. Роман с миссис Теребинт так и не состоялся. Ах если бы, часто вздыхал лорд Ховенден, человек мог всю жизнь провести, не выходя из своего «велокса»! Но у того имелись и свои недостатки. Порой геройское чувство и опьянение от скорости ставило того, кто вообще-то был застенчивым пешеходом, в затруднительное положение. Так случилось, например, когда на скорости шестьдесят миль в час он легко согласился на предложение одного из старших товарищей по партии выступить с речью на митинге. В тот момент эта перспектива рисовалась пустяковой и даже привлекательной. Но через какую агонию ему пришлось пройти, когда поездка закончилась и он снова оказался обеими ногами на твердой земле! Какой до невозможности пугающей показалась ему затея! Какими последними словами проклинал он себя за легкомысленное обещание! В результате пал так низко, что послал товарищам по партии телеграмму, где говорилось о настоятельной рекомендации врачей пройти курс лечения на юге Франции. И позорно бежал из страны.
