– Как съездили в Рим? – поинтересовался Кэлами. – Понравилось?
– В меру, – сдержанно ответил Челайфер.
– А мисс Элвер? – Он считал, что вежливее обратиться с этим вопросом к мистеру Кардану.
Тот вскинул на него взгляд.
– А вы ничего не знаете? – спросил он.
– О чем?
– Она умерла. – Лицо мистера Кардана мгновенно застыло.
– О, мне очень жаль, – пробормотал Кэлами. – Я действительно ничего не слышал об этом.
Он решил, что тактичнее будет не рассыпаться в дальнейших соболезнованиях.
– С этим трудно смириться, – произнес мистер Карадан, – как долго не медитируй и не созерцай свой пуп.
– Что именно? – уточнил Кэлами.
– Смерть. Вам никуда не деться от факта, что в конце концов плоть всегда берет верх над духом и выдавливает из него жизнь, а человека порой превращает в стонущее от боли и ничего уже не соображающее существо. И если плоть больна, то и дух заболевает. В результате плоть гибнет и разлагается, а вслед за ней, как я полагаю, дух разлагается тоже. И тогда наступает конец всем этим вашим пупковым медитациям и сопутствующим обрядам, вере в Бога, в справедливость и в спасение души.
– Вы правы, – кивнул Кэлами. – Только я не понимаю, что это меняет…
– Как, для вас это ничего не меняет?
Кэлами покачал головой.
– Но мы же не ищем спасения в мире ином, потустороннем. Мы пытаемся найти его в этом мире. Человек ведь не потому должен вести себя здесь прилично, чтобы после смерти ему выдали лиру и пару крылышек. И даже не за вечное блаженство посреди правды, добра и красоты. Если ты хочешь спасения, то оно возможно только здесь и сейчас. Царство Божие заключено внутри тебя, уж простите за банальную цитату, – добавил он, с улыбкой поворачиваясь к Кардану. – Поиски этого царства в себе сейчас, при этой жизни – вот к чему стремится человек, ищущий спасения. Загробная жизнь, вероятно, есть, а может, ее нет; не в этом суть дела. Горевать из-за того, что душа сгинет вместе с телом – в этом есть нечто средневековое. Средневековый теолог возмещал себе свой пугающий цинизм по отношению к этому миру, ожидая с поистине детским оптимизмом продолжения жизни в мире ином. Грядущая справедливость должна была компенсировать ему омерзительное и страшное настоящее. Отнимите веру в потустороннюю жизнь, и человек останется один на один с этим ужасом без шанса на нечто лучшее, на избавление от тягот.
– Верно отмечено, – вставил Челайфер.
– Если принять средневековые воззрения, – продолжил Кэлами, – то перспектива представляется страшной. Но индийцы – а, если уж на то пошло, то и сам основатель христианства – дали нам возможность все исправить, снабдили доктриной спасения еще в этой жизни, безотносительно к тому, что с нами станет потом. И каждый может прийти к спасению своим путем.
– Рад такому признанию, – сказал мистер Кардан. – У меня были опасения, что вы объявите единственно возможным способом питание исключительно салатными листьями и созерцание наших пупков.
– Между прочим, я почерпнул свои сведения из того же авторитетного источника, на который ссылались однажды вы сами, – со смехом заметил Кэлами. – Сколько их? Восемьдесят четыре тысячи, не так ли? Я имею в виду различных путей достижения спасения.
– Точная цифра, – согласился мистер Кардан, – но гораздо больше способов попасть в объятия к дьяволу. Однако все это, мой молодой друг, не облегчает и не делает менее отталкивающим процесс, когда у человека сначала мозги съезжают набекрень, а потом он умирает, и его поедают могильные черви. Несомненно, есть возможность спасения в нынешней жизни, но только спасение это не помогает избежать страданий конца, когда даже спасенная душа вынуждена подчиниться неумолимым приказам тела. Предположим, я спасен, потому что жил в духе истинной морали и добродетелей последние полвека с тех пор, как достиг сознательного возраста. Так что же у меня от этого меньше причин огорчаться, предвидя, как через несколько лет я превращусь в дряхлого имбецила, слепого, глухого, беззубого, безумного, уже ничем не интересующегося, частично парализованного, отталкивающего для окружающих – и так далее по каталогу Бертона? Если моя душа в рабстве у медленно гниющего тела, то какой же тогда смысл спасать ее?
– Спасение принесло бы вам облегчение именно в те пятьдесят лет здоровья и процветания, – произнес Кэлами.
– Но я-то речь веду о годах нездоровья, – напомнил мистер Кардан, – когда дух бессилен перед велениями тела.
– Это очень сложно, – сказал Кэлами. – Фундаментальный вопрос состоит вот в чем. Имеете ли вы вообще право говорить о порабощении духа телом? Можете ли объяснить, что есть сознание с точки зрения материи? Если вы признаете, что именно человеческое сознание изобрело такие понятия, как пространство, время и материя, выхватив их произвольно из окружающей реальности, то как вы сможете объяснить сознание в терминах того, что является его же собственным порождением? Повторяю: именно здесь заключен фундаментальный вопрос.
– На самом деле это смахивает на вопрос об авторстве «Илиады», – заметил мистер Кардан. – Автор ее либо Гомер, а если не Гомер, то другой человек, но которого звали так же. В свете последних открытий физики материя может оказаться и не материей вовсе. Но все равно никуда не деться от факта, что нечто, чему мы приписываем все свойства материи, постоянно создает нам проблемы, и наше сознание попадает в зависимость от некой части материи, известной нам под видом наших собственных тел, изменяясь вместе с ее изменениями и разлагаясь вместе с ее разложением.
Кэлами в волнении взъерошил волосы.
– Да, конечно, это очень сложно, – кивнул он. – Вы действительно не в состоянии выйти за пределы линии поведения, которая диктуется той видимостью реальности, что вас окружает. Но в то же время существует иная реальность, в корне отличающаяся от этой, но к ней можно приблизиться, только если изменить параметры нашего физического бытия, избавиться от ограничений, наложенных на нас нашими телами. Вероятно, этого можно достичь путем напряженных размышлений… Сколько дней провел Готама под священным деревом? Если вы тоже проведете долгое время, и ваше умонастроение будет устремлено в нужном направлении, то и вам удастся неким непостижимым способом проникнуть за пределы ограничений, наложенных наших обыденным существованием. И вы поймете, что все, кажущееся вам сейчас реальным, на самом деле – чистейшая иллюзия, индуистская майя, вселенский мираж. И вот за ним перед вами, может, откроется проблеск реального мира.
– Но ведь все ваши мистики несут чепуху, когда говорят об этом, – возразил мистер Кардан. – Вы читали, например, того же Беме? Свет и тьма, метафорические колеса и терзания, сладости и горечь, ртуть, соль и сера – все это бессмыслица.
– Что ж, ничего другого ожидать не приходится, – сказал Кэлами. – Как может человек описать нечто, совершенно не похожее на все известные ему феномены, если даже сам его язык ограничен и предназначен только для обозначения уже известного? Вы можете дать глухому детальное вербальное описание Пятой симфонии, но он ничего в ней не поймет и решит, будто вы несете околесицу, причем, с его точки зрения, так оно…
