Было нечто грандиозное и непоколебимое в том, как американец баллотировался на пост президента, в понимании, пусть даже только в теории, чисто символически, что у каждого человека есть право и возможность стремиться к абсолютной власти, абсолютному влиянию во имя какой-то своей цели, во имя себя самого. Это поразило меня.
Следует отметить, что, хотя Золтан был весьма амбициозным человеком, его решение баллотироваться в президенты ни в коем случае не было продиктовано иллюзией, что он сможет оказать значительное влияние на распределение голосов избирателей, если вообще дойдет до заключительного этапа голосования. Этот поступок был вызван неограниченным оптимизмом Золтана и желанием рассказать всем, что смерть – это проблема, которую необходимо решать. Каждого из нас можно привести в порядок с помощью технологий.
И это касается самой сути столь захватывающего явления, как трансгуманизм, его ценностей и мотивов: идеи о том, что как культура и как вид мы должны подвергать сомнению свое спокойствие по отношению к грядущей смерти. Не в экзистенциальном смысле, что нам нужно жить с осознанием неизбежности смерти, а в совершенно противоположном значении – что сама эта вера в неизбежность смерти есть форма самооправдания, предлог, чтобы даже не пытаться решить проблему.
Я хотел как можно больше узнать об этом и проследить путь Золтана из области залива Сан-Франциско в самый центр Америки. И в мои планы входила поездка на этом автобусе.
К тому времени, когда я присоединился к его предвыборной кампании, в конце октября 2015 года, удача во многом была на стороне Золтана. Благодаря интересу СМИ его президентский рейтинг рос, и теперь он был одним из самых видных деятелей трансгуманистического движения. Съемочные группы документалистов из журнала Vice и с канала Showtime недавно присоединились к его путешествию через Калифорнию в Неваду, а его личный бренд значительно поднимался в цене: недавно он занялся прибыльными выступлениями на корпоративных конференциях, за каждое ему платили десять тысяч долларов.
Серьезную обеспокоенность внутри движения вызывал тот факт, что совершенно неизвестный до недавнего времени человек так быстро привлек к себе пристальное внимание, и то, что благодаря его самопровозглашению себя главой Трансгуманистической партии средства массовой информации начали представлять Золтана де-факто лидером трансгуманизма как такового. Среди «старой гвардии» трансгуманистов росло недовольство действиями Золтана как узурпатора, человека, пришедшего из ниоткуда и захватившего для своих целей и движение, и сам термин «трансгуманизм».
Пятничным утром я присоединился к Золтану в Лас-Крусесе, штат Нью-Мексико. План заключался в том, чтобы проехать на автобусе через Техас и вечером следующего понедельника уже выступить в Остине на мероприятии, посвященном биохакингу. Золтан только что приехал из Феникса, где встретился с Максом Мором в «Алькоре». Я знал, что он ждал этой встречи с некоторой тревогой, потому что Макс вместе с несколькими трансгуманистами «старой гвардии», «старейшинами», как называл их Золтан без тени иронии, подписал петицию, отрицая причастность к президентской кампании Золтана, отделяя себя от него и от его партии, которая, как Золтан и сам был вынужден признать, была вовсе и не партией в традиционном значении, так как состояла только из него и небольшой группы советников. На тот момент на борту автобуса присутствовали Обри де Грей в качестве советника «по борьбе со старением» и Габриэль, сын Мартины Ротблатт, который сам баллотировался в Конгресс в 2014 году в качестве политического советника.
В то утро в отеле в Эль-Пасо я зашел в Интернет, чтобы посмотреть материал третьего канала Феникса об остановке автобуса Золтана в городе. «Идея, – объяснял репортер, – в том, чтобы приехать в этом саркофаге на колесах в Вашингтон и убедить Белый дом, а также Конгресс вложить больше денег в исследования бессмертия». Из сюжета, освещающего визит Золтана в «Алькор», стало понятно, что встреча прошла тепло.
Я встретил Золтана у пустого букинистического магазина на Мейн-стрит в Лас-Крусесе. Его волосы были аккуратнее и светлее, чем когда мы виделись в последний раз семь месяцев назад, его лицо и шею заметно потрепало солнце пустыни. Его сопровождал чрезвычайно высокий стройный молодой человек с длинными черными волосами с пробором и большими глазами. В одной руке он держал штатив с камерой, поэтому протянул мне другую, чтобы поздороваться.
– Рон Хорн, – представился он. – Хочешь жить вечно?
– Не уверен, – ответил я, пожимая узкие кисти его руки.
– Ну а почему бы и нет? – спросил он. – Хочешь умереть? Думаешь, смерть – это хорошо?
– Коварные вопросы, – ответил я. – Можно я подумаю над ними в автобусе, а потом отвечу?
Пока мы шли по жуткой пустынной Мейн-стрит, я узнал, что Рон Хорн – доброволец кампании Золтана, ревностный сторонник радикального продления жизни, который также снимал документальный фильм об Автобусе Бессмертия. Это трансцендентальное транспортное средство на данный момент было припарковано на стоянке недалеко от Bank of America. Непосредственный план, рассказал мне Золтан, заключался в том, чтобы заехать на ракетный полигон White Sands Missile Range в пустыне, крупнейшую военную базу в Америке, и организовать протест по привлечению внимания к необходимости перераспределения средств из государственного бюджета с военной сферы на исследования по продлению жизни.
Гроб на колесах оказался еще более странным, чем я ожидал: огромная коричневая абсурдная махина с белой аккуратной надписью вдоль всего борта «Автобус Бессмертия с трансгуманистом Золтаном Иштваном». На задней части автобуса красовались слова «Наука против гроба». На крыше был сооружен шалаш из досок, который венчала сложная композиция из искусственных цветов. Все это совершенно не походило на гроб, и только цветы наводили на мысль, чем мог быть этот автобус.
Автобус был оборудован всеми необходимыми атрибутами комфортной холостяцкой берлоги середины 1970-х: мини-кухня с машиной для льда и микроволновой печью, обеденный стол, достаточно широкие скамейки для отдыха в дороге и в глубине салона две узкие койки и ванная комната (нерабочая). Повсюду висели оранжевые ворсистые ковры.
Автобус был более-менее пригоден для передвижения – если не ехать в гору по слишком крутому склону и если останавливаться каждые девяносто минут, чтобы измерить уровень моторного масла, утекавшего с поистине драматической скоростью. Такая утечка вызывала беспокойство Золтана не только в отношении долгосрочных перспектив продолжения пути на Автобусе Бессмертия, но и в отношении более явной перспективы быть остановленным на шоссе дорожной полицией, что, учитывая необычность нашего транспортного средства, казалось вполне вероятным.
Трудности начались примерно в получасе езды от Лас-Крусеса. Когда мы ехали по автостраде вдоль зубчатых предгорий Орган Маунтинс, двигатель, стремящийся затащить нас на гору, стал тревожно, пронзительно тарахтеть. Мы могли ехать со скоростью не выше тридцати пяти миль в час. Золтан, нависнув над рулем, уставился на архаичную панель таинственных приборов.
– Мы перегреваемся очень сильно, – констатировал он. – Я никогда не ехал так долго с этим красным индикатором. И это даже не особо большой холм. У нас могут возникнуть проблемы, джентльмены.
