Золтан имел такую дружескую привычку обращаться ко мне и Рону коллективно, как к «джентльменам».
Вверх лучше не ехать, объяснил он, из-за небольшого изъяна в работе этой древней механики: чем дольше мы поднимались в гору, тем сложнее двигателю было ехать даже на пониженной передаче; а чем медленнее мы ехали, тем меньше воздуха циркулировало для охлаждения двигателя и тем самым замыкалась порочная петля перегрева.
Другими, более простыми словами – накрылся вентилятор системы охлаждения.
Мы достигли вершины холма, и автобус начал набирать скорость на спуске. Стоны двигателя несколько смягчились, и я было успокоился, что мы не забуксуем посреди знойной пустыни.
– Какое облегчение! – воскликнул я.
– Вообще-то, – с улыбкой ответил Золтан, – спускаться с горы куда опаснее, потому что приходится полагаться на сорокалетние тормозные колодки.
На этом автобусе просто нужно было ехать медленно – никакого другого способа обезопасить себя от плохих тормозов не существовало. С учетом этой новой информации я подумал, что нам следовало бы значительно снизить скорость. С некоторым дискомфортом я вспомнил, что человек, управляющий транспортным средством, изобрел вулканобординг, предположительно посчитав недостаточно рискованными сноубординг и хождение по склонам действующих вулканов. Хотя я не был уверен, что хочу жить вечно, я точно знал, что не хочу по глупой иронии свалиться в овраг в этом «Автобусе Бессмертия»
[18].
Между водительским и пассажирским сиденьями была большая зона, покрытая ковром, на которой я выложил диктофон и письменные принадлежности – блокнот, ручки и так далее.
Как оказалось, там был установлен родной двигатель автобуса. В какой-то момент Золтан решил «дать двигателю подышать» и открыл крышку – «превосходная» идея, чтобы справиться с перегревом. Из-за сломанного кондиционера в автобусе было и так довольно жарко, но, как только мы подняли крышку, салон превратился в адскую сауну, наполненную запахом нефтяных испарений, исходящих из ревущего мотора.
Я пересел на одну из коек, где не так сильно жарило.
– Я понимаю, что это неприятно! – Золтан пытался перекричать оглушительный рев двигателя. – Но это действительно помогает с перегревом!
Наконец мы на некоторое время остановились, чтобы позволить двигателю остыть, и Золтан вышел на улицу, чтобы измерить уровень масла. Рон лежал на длинной койке позади водительского кресла, положив руки за голову и безучастно уставившись на потолок. Так он вел себя на протяжении всей поездки.
Я выпрямился на сиденье и спросил его, как так получилось, что он стал добровольцем в кампании Золтана.
– Я просто действительно не хочу умирать, – ответил он. – Нет ничего ужаснее смерти. Поэтому я просто делаю все возможное, чтобы наука об увеличении продолжительности жизни получала необходимое финансирование.
– И чем ты занимаешься?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что ты делаешь для победы над смертью. Кроме как работаешь волонтером в кампании Золтана.
– Я руковожу фан-клубом Вечной жизни, – ответил он. – Это онлайн-сообщество людей, которые серьезно относятся к продлению жизни. Не так, как большинство трансгуманистов, лет на пятьсот. А навсегда.
Как и многие трансгуманисты, он был глубоко убежден в важности проекта SENS Обри де Грея. Для Рона Обри был мессианской фигурой. Значительная часть небольшого заработка Рона, который он получал как защитник идей, связанных с увеличением продолжительности жизни, шла на поддержку проекта SENS.
Он тоже был большим фанатом Лоры Деминг. Когда я рассказал, что встречал ее, он отреагировал так, будто я говорил о кинозвезде.
– Она – мой герой, – сказал он. – Я люблю ее. Она борется со смертью. В жизни я использую много ее цитат, мемов с ней.
Он открыл свой ноутбук, немного покликал и в качестве доказательства продемонстрировал мне фото Лоры, размещенное на его странице Facebook, с цитатой: «Я хочу вылечить старение. Я хочу, чтобы мы жили вечно».
Рону было двадцать восемь лет, он жил в Сакраменто с отцом, недавно вышедшим на пенсию страховым агентом, и матерью, работавшей в кинотеатре. Его родители были благочестивыми кальвинистами, которые верили в вечную жизнь в раю для избранных и в вечное проклятие для грешников. Отец, придерживающийся особой строгости, был убежден, что его сына-атеиста ожидают адские мучения в преисподней.
– Как он относится к этому «Автобусу Бессмертия»? – спросил я.
– Вообще-то он не против, – ответил Рон. – Он думает, что это круто, так как меня покажут в телевизоре и все такое.
Военный полигон «Белые Пески» в штате Нью-Мексико – это тихое заброшенное место, раскинувшееся в пустынных просторах бассейна Тулароса на востоке от Орган Маунтинс. Именно здесь в последние дни Второй мировой войны ученые преодолели границы технологических возможностей, границы страха; именно здесь в июле 1945 года была взорвана первая атомная бомба, плутониевый прототип «Толстяка», двумя неделями позже сброшенного с небес на смертных людей города Нагасаки.
Неподалеку от контрольно-пропускного пункта была организована выставка боеприпасов под открытым небом, где наряду с десятками списанных ракет и бомб был представлен и муляж «Толстяка». В парящем зное пустыни эти развороченные обелиски представлялись непостижимыми монументами древней танатопии, устремленными в небо в экстазе общения с космическими силами.
