Золтан снял с рюкзака специально напечатанный плакат, развернул его и, встав рядом с одной из самых больших ракет, поручил Рону сделать несколько фотографий с сообщением: «Трансгуманистическая партия предотвращает экзистенциальный риск». Целью акции было создание серии фото и коротких видео, которые затем будут загружены на различные аккаунты социальных сетей Золтана и расширены среди многих тысяч его последователей. Это была самоуверенная иллюзия протеста; это была политика как контент, контент как чистая форма.
Сознательно опираясь на копию бомбы «Толстяк», я писал в блокноте. Рон достал телефон и снял шестисекундное видео в приложении Vine о Золтане, продекламировав: «Остановите ядерную войну! Это разрушительный экзистенциальный риск!» Затем он снял короткий монолог Золтана на главную тему их кампании: необходимо перенаправить затраты бюджета правительства с военной сферы на исследования в области увеличения продолжительности жизни.
В своем блокноте я вывел знаменитую цитату Оппенгеймера о Вишну, боге-хранителе космоса в индуизме: «Теперь я – смерть, разрушитель миров».
В «Белых Песках» наука ближе всего подошла к божественному подобию, божественному знанию – с помощью жестоких экспериментов человечество подступило к преодолению самих себя.
Именно Оппенгеймер дал этим ядерным испытаниям кодовое название «Тринити» (Троица). Годы спустя на вопрос, почему же было выбрано это теологическое определение, он ответил, что был не совсем уверен, но чувствовал, что это как-то связано с его любовью к метафизической поэзии Джона Донна.
Позже в тот вечер мы свернули с шоссе и заселились в мотель. Я стоял в дверях, ожидая, пока Золтан и Рон вынесут вещи из автобуса, и просматривал рекламные листовки. Большая часть была посвящена экскурсиям – например, в Международный музей и исследовательский центр НЛО в Розуэлле или в PistachioLand – «дом самой большой в мире фисташки».
Там также была небольшая подборка христианских брошюр, и я обратил внимание на одну из них с простым названием «Вечность». Это был проспект об апокалипсисе, изданный организацией Gospel Tract and Bible Society. Стоя в пустом холле мотеля, я прочитал «Указ Бога», в котором говорилось, что все прекратит свое существование, «небеса низвергнутся с грохотом, все будет охвачено пламенем и погибнет, сама земля и всё на ней сгорит», и снова вспомнил об ужасном памятнике, который обходил сегодня, совершая церемониальный круг вокруг устройств, несущих смерть.
Читая дальше, я узнал, как я или моя душа могли бы пережить смерть тела и всего другого мирского окружения, полностью подчинившись Господу. Я прочитал: «Из всех творений только человек, облаченный в преображенное и бессмертное тело, сможет совершить переход в вечность. Человек – единственное творение, имеющее «дыхание жизни» (Бытие 2:7), которое живет вечно, как и Бог».
Я вспомнил, как раньше в тот же день спрашивал Рона о том, как его духовное воспитание могло бы помочь ему осознать его веру в то, что он будет жить вечно благодаря науке. Он сказал, что более нет никакой необходимости в богах.
«Наука – это новый Бог, – ответил он. – Наука – это новая надежда».
Автобус Бессмертия продолжал свой медленный напряженный путь по направлению к Остину. Время от времени в полях нам попадались нарисованные от руки дорожные знаки, содержащие в себе анонимную гордость или вызов: «Вернуть Америке былое величие – депортировать Обаму», «Не трогай Техас». По дороге мы проезжали мимо большого количества трупов сбитых животных. Единственными ориентирами на обочинах шоссе, простирающегося на мили вперед, были многочисленные тела лис, енотов, броненосцев разной степени разложения.
Я записал в блокнот фразы «Мертвые животные повсюду», «Стервятники вездесущие (слишком буквально?)».
И Золтан, и Рон выросли в глубоко благочестивых семьях, католической и кальвинистской соответственно. Их пылкий атеизм, их рационалистический фанатизм одновременно являлись самоотречением и продолжением их религиозного прошлого. Их души пылали в огне науки, воспламеняясь любовью к рассудку и ко всем его проявлениям.
Но холодное настояние науки заключалось в том, что нет ничего постоянного. Ничто не вечно, и в конечном итоге все канет в небытие на дороге жизни, включая саму дорогу. Второй закон термодинамики утверждает, что Вселенная находится в состоянии равновесия. Я заметил, что у ручки, которую я держал в руке, закончились чернила. Сосуд, в котором я перемещался, медленно и неумолимо приближался к смерти. Автобус Бессмертия буквально разваливался. Холодное настояние науки заключалось в том, что Америка не станет великой снова, что однажды солнце взорвется и поглотит Землю, и все будет уничтожено, и Техас окончательно и бесповоротно будет погребен.
Земля и все, что на ней, сгорит.
И вера в то, что наука освободит нас от участия в этой панораме разложения, проявлениями которого были гниющие броненосцы и еноты и парящие стервятники, вытесняла основной религиозный инстинкт. Я вспомнил о концепции переноса в психотерапии, согласно которой детское отношение пациента к родителям проецируется на фигуру терапевта. Разве трансгуманизм не массовая проекция взаимоотношений с богом на науку? Разве загрузка разума в мозг, радикальное продление жизни, крионика, сингулярность – это не попытки дополнить древнейшие предания?
Я написал в блокноте: «Многие рассказы повествуют о нашем Конце».
Рон придерживался строгой диеты, призванной максимально увеличить продолжительность его жизни: ее было сложно соблюдать, питаясь на стоянках грузовиков, на заправках и в бургерных вдоль дорог Западного Техаса. Его воздержание от алкоголя и всех других наркотиков, казалось, расходилось с первоначальным впечатлением, которое он производил: его широкие глаза и мечтательный вид производили впечатление человека, склонного побаловаться наркотиками.
Я пришел, чтобы познакомиться с ним как с трансгуманистом-подвижником, молодым человеком, который по большей части отстранился от мира, чтобы никогда не покидать его.
Он был героем произведений Достоевского. А конкретно он был Алешей Карамазовым, о котором рассказывается на первых страницах романа «Братья Карамазовы»: «Едва только он, задумавшись серьезно, поразился убеждением, что бессмертие и бог существуют, то сейчас же, естественно, сказал себе: «Хочу жить для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю»».
Я узнал, что в доме родителей в Сакраменто Рон спал на полу – отчасти потому, что не хотел покупать кровать, считая лучшим потратить деньги на поддержку исследований по увеличению продолжительности жизни, но главным образом из-за скрытой неприязни к мягким поверхностям. Такой аскетизм категорически противоречил почти фанатичному лежанию на диване, которое я упоминал выше.
Мы решили перекусить на стоянке грузовиков в нескольких часах езды к западу от Форт-Стоктона и заняли столик в буфете, устроенном по типу «шведского стола». Рядом с нами сидел, сгорбившись над библейской Книгой Иова, необъятный человек, методично поглощавший кучу разнообразных яств – мясных продуктов, салатов и сладостей. Пока Золтан ругался по телефону с разгневанной женой по поводу сломанного туалета, который он не удосужился починить перед своим пропагандирующим бессмертие путешествием по всей стране, я воспользовался моментом, чтобы расспросить Рона о его выборе образа жизни.
