– Не могу. Даже вам не могу, – не отрываясь от окна, сказал профессор. – Меня потому и отпустили, что я слово дал.
– Вы с ним встречались?!
– Утром, перед тем как меня в город повезли, – признался Вознесенский и с извиняющимся видом вернулся к столу.
Данный факт являлся неоспоримым доказательством вины скрываемого человека, но без официальных показаний профессора не имел для следствия никакой ценности. Субботин это знал. Чувствовал он и состояние бывшего пленника. Действуя больше по инерции, он еще попытался убеждать Вознесенского, но тот на компромисс со своей совестью не шел.
– Знаю, что лишаю вас всяческой перспективы, но прошу и меня понять. Даже если к следователю вызовут, о нем не обмолвлюсь, – предупредил он. – Лучше агитировать буду против них денно и нощно.
– Да кто вас теперь слушать будет, – махнул рукой Субботин. – Еще и побьют.
Полный несбывшихся надежд, он вернулся в отдел и пересказал услышанное Ковалеву, только что приехавшему из прокуратуры. Но и тот в свою очередь ошарашил Субботина сенсационным известием.
– Ты только сохраняй хладнокровие, – предупредил он. – Час назад наша прокуратура Замполита и Диму на трое суток упрятала.
Теперь пришло время удивляться Субботину.
– За что?!
– По подозрению. Подробности не знаю. Они там все как угорелые носятся. Слова не вытянешь, – объяснил Ковалев.
Обсудив с замом возможные варианты, Субботин позвонил Голубеву – руководителю главковской группы, работавшей по этим преступлениям, и договорился о встрече. Его группа из одиннадцати оперов базировалась в райуправлении, и уже через полчаса Субботин был там.
Укрывшись за пеленой сигаретного дыма, старший опер главковского «убойного» отдела Максим Голубев восседал за шахматной доской и норовил загнать в угол оставшегося без подданных вражеского короля. Сгрудившиеся вокруг опера подтрунивали над игравшими, давали советы и вдохновляли обреченного на проигрыш коллегу.
– До чего ж нахальная молодежь пошла. Сдаваться не хочет, – пожав Субботину руку, пожаловался Голубев на соперника. – Покури, Николаич. Сейчас я его обматерю и за пивом отправлю.
Субботин устроился на диване в углу кабинета и погрузился в раздумья. Наконец под дружные вопли сыщиков партия завершилась. Проигравшему торжественно вручили огромную сумку и изгнали в ближайший магазин. Победитель же присоединился к Субботину, поведавшему ему о возвращении профессора.
– Жаль, что назвать не хочет, – искренне посетовал Голубев. – Хоть кого-то могли подсадить.
– Я слышал, вы и без того «цвет района» в камеру отправили? – спросил Субботин, но Голубев поморщился.
– Максимум на три дня. Да и то еле прокуратуру уломали. Доказательств нет, одни голые соображения, – признался он. – Потерпевшие, сам знаешь, одно и то же твердят: было темно, никого не запомнили, раньше никто не угрожал. А по убийствам вообще полный ноль. Братву потаскали для порядка. Чтобы бумаг в дела накидать.
– По-нят-но, – разочарованно протянул Субботин. – Тогда на хрена задерживали?
– А чтобы задницу свою перед общественностью и родными начальничками прикрыть. Иначе после выборов нас же крайними и сделают. Из-за вас, скажут, они в депутаты проскочили. Вот если бы вы свои «глухари» вовремя раскрыли, этого бы не произошло, – передразнивая высокое начальство и представителей общественности, объяснил Голубев. – Так хоть будет чем отбиваться…
* * *
В тот момент, когда лидеры объединений валялись на нарах изолятора, а их адвокаты искали пути для освобождения своих клиентов, в районную администрацию позвонили из канцелярии губернатора.
Девять дней назад район за культурное обслуживание населения был награжден переходящим вымпелом, украсившим кабинет главы исполнительной власти Станислава Викторовича Шустова. И вот очередной за месяц успех. Знамя победителя городского конкурса-смотра, проводимого под девизом «В новый век с чистыми улицами». Шустов чувствовал себя на вершине чиновничьего счастья.
Он пригласил начальника управления торговли и поделился с ним общей для всех радостью.
– Завтра в пять приедут вручать. Сам вице-губернатор. Так что подсуетись насчет презентации человек на шестьдесят, – распорядился Шустов.
– Здесь или в ресторане? – уточнил тот.
– Давай здесь, в привычной рабочей обстановке. Оно как-то демократичнее, – слегка призадумавшись, ответил Шустов. Он вынул из бумажника пятисотрублевую купюру и протянул ее шефу торговли. – И отправь кого-нибудь за армянским, знамя обмыть. Только самопальный не бери, – машинально предупредил он, но, опомнившись, махнул рукой. – Нашел кого учить. Ты и так лучше меня все знаешь.
Станиславу Викторовичу Шустову шел сорок второй год, и каких-то десять лет назад он протирал штаны за чертежной доской проектного института, не помышляя о столь феерической карьере. Но волна демократических перемен выплеснула его из стен института, покачала, покачала да и забросила в кресло депутата районного совета. «Надо ловить миг удачи. Иначе сгниешь за этой чертовой доской, – ступая на политическую тропу, рассуждал тогда еще инженер Слава Шустов. – А чем я меньше других демократ? В партии не состоял, на „Правду" принципиально не подписывался, диссидентов и евреев не трогал и даже прочел в студенческие годы самиздатовский роман Булгакова».
И действительно, он был не меньшим демократом, чем многие другие, хотя и слабо разбирался в политике, экономике и вообще в какой-либо практической деятельности. Зато говорить он умел и любил, этот природный свой дар до блеска отшлифовал в разноплановых дискуссиях, ' за что коллегами по депутатскому цеху был избран председателем. Когда же после известных октябрьских событий, завершившихся многомиллионным ремонтом Белого дома на Краснопресненской набережной в Москве, Советы приказали долго жить, Станислава Викторовича Шустова назначили главой районной администрации. Пришлось наспех постигать основы хозяйствования и посещать по вечерам какие-то курсы, но вместе с тем пришла к нему и реальная власть, а что самое приятное – бюджетные деньги.
Он быстро пообтерся и освоился в новой для себя обстановке, на ходу обрастая знакомствами и овладевая рычагами управления массами и чиновничьим людом. Потекли к нему и вожделенные жизненные блага.
Теперь же, после пяти лет своего правления, Шустов чувствовал себя переростком, мечтал о кабинете в Смольном, и полученные районом награды повышали его шансы на переезд.
Разумеется, Станислав Викторович был прекрасно осведомлен, чьими стараниями завоеваны почетные трофеи и кому он обязан своим нынешним триумфом. До этого дня его отношение к местной братве прошло в своем развитии несколько промежуточных этапов.
Он раньше слышал о «рыльских» и «холуйских» бандитах. Знал он и клички главарей. Однако каких-либо неудобств администрации они не доставляли, поэтому он расценивал их существование как некую неизбежность, продиктованную временем. «Не одни, так другие. И никуда от этого не денешься, – размышлял он. – В конце концов, пусть милиция разбирается».
