«Февраль 1926 года.
Мой дорогой Мэтью…
Снова идет снег, и я опять без тебя…»
Лахлин прочла три письма, прежде чем Рэйми встал и подошел к маленькому холодильнику в углу, откуда взял бутылку воды. Он захлопнул дверцу, откупорил бутылку и выпил воду за считаные секунды.
Он выглядел измученным и очень одиноким. Если и существовала какая-то эмоция, которую Лахлин могла легко распознать, так это было одиночество. Аккуратно складывая письмо, она задавалась вопросом, как ей разговорить Рэйми. Лахлин не нравилось, когда люди задавали ей наводящие вопросы, поэтому кратко сказала:
– Если хочешь поговорить, я тебя выслушаю.
Рэйми уставился себе под ноги и смял пластиковую бутылку в руке.
– У меня был жуткий день, – признался он, ее разволновал его низкий голос.
– Бывает, – ответила Лахлин, зная, что Рэйми не оценит ее сочувствие. Прищурившись, она нашла коробку с марочным виски и открыла ее. Откупорив бутылку виски, она протянула ее Рэйми.
– Если хочешь, я найду тебе чашку, – произнесла Лахлин, когда он обхватил пальцами горлышко бутылки.
Рэйми фыркнул, отвергая ее предложение, сделал пару глотков и протянул бутылку Лахлин.
– Это был любимый виски Коннора, – сказал он. – Ему привозили его каждые несколько месяцев.
Лахлин не стала выпивать и огляделась.
– Я нахожу здесь много интересного. – Сложив руки на груди, она посмотрела на Рэйми и увидела, что виски немного его успокоил. – Итак, почему у тебя был жуткий день?
Рэйми усадил Лахлин себе на колени, держа в руке бутылку виски.
– Моя мать сегодня уехала в круиз. На таможне она поняла, что забыла свой паспорт и билет на кухонном столе. Она живет в Саут-Орандж. – Рэйми поставил бутылку на пол.
– Там красиво, – сказала Лахлин, думая о районе Нью-Джерси с его причудливыми домами и газовым уличным освещением.
– Я хотел отправить Кору, но мне пришлось ехать к ней самому, потому что мать не любит в доме незнакомых людей. Кора работает у меня уже пять лет и раз двадцать виделась с моей матерью. Я поехал в Саут-Орандж, взял документы, в конце концов нашел мать в терминале, где выслушал ее двадцатиминутный монолог о том, почему эта поездка плохая идея.
Лахлин наклонила голову набок, скрывая улыбку. Хотя Рэйми сердился, в его тоне слышались ласковые нотки.
– Приехав в офис, я получил сообщение от своей младшей сестры, Лары, которая заявила, что ненавидит свою профессию, поэтому уволилась с работы. Теперь она безработная и бездомная и не знает, что ей делать.
– Ты хочешь, чтобы я уехала, а твоя сестра заняла гостевую спальню?
Рэйми выглядел испуганным.
– Конечно нет! Я просто не понимаю, зачем она училась в колледже, если ненавидит свою профессию.
– Ты оплачивал ее обучение?
– А кто же еще? – огрызнулся Рэйми. – У меня три младших сестры. Когда старшая из них оканчивала школу, мой папаша сбежал из дома после двадцати пяти лет брака и обчистил все наши банковские счета.
Лахлин увидела на его лице обиду и разочарование.
– Что было потом?
– Мне было двадцать пять, я служил в армии, и мне нравилась моя жизнь. Да, война непростое занятие. Я служил в элитном подразделении, нагрузки были невыносимыми. Я ежедневно рисковал жизнью, но я верил в то, что делаю, и полагался на своих людей. Мы были сплоченной командой.
– Моя мать сообщила мне, что случилось. Она сказала, что не справится. У нее не было денег, а мои сестры, в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет, были растеряны. Мне пришлось возвращаться домой. Когда я приехал, моя мать походила на зомби, а сестры отбились от рук. Одна училась как одержимая, вторая где-то шаталась по ночам, а младшая переселилась к своему бой-френду. Я не мог вернуться в свое подразделение. Моя семья нуждалась во мне.
– И тут вмешался Коннор, – предположила Лахлин.
– Точно. Он дал мне работу телохранителя, а потом сделал главой службы безопасности. Потом он предложил мне открыть собственное агентство. Он дал мне денег. Благодаря прибыли от моего бизнеса и студенческим кредитам, мои сестры получили достойное образование.
– А твоя мама?
– Она нашла работу и постепенно встала на ноги. Но эмоционально она так и не оправилась. Она считала, что у нее идеальный брак, и просто не замечала, каков мой отец на самом деле.
– А какой он, Рэйми?
– Он законченный эгоист, который тяготился своими обязанности и не думал о семье, требующей времени и денег.
Лахлин сбросила шлепанцы и удобнее устроилась у него на коленях.
– Что еще случилось сегодня, Рэйми?
Он поднял бровь.
– Этого мало?
– Ты боец спецназа, поэтому тебя не могли выбить из колеи действия твоей сестры и матери.
– Сегодня мы перевозили ценного клиента из гостевой квартиры в его безопасный дом. По пути он и мои ребята попали в засаду, потому что мой клиент сообщил свое местонахождение любовнице, – тихо произнес Рэйми, он был в ярости. – Я должен был ехать туда, но попросил Лиама сделать это вместо меня, потому что отвозил паспорт своей матери. Машину клиента обстреляли.
– Кто-нибудь пострадал? – спросила Лахлин, боясь услышать его ответ.
Рэйми покачал головой:
– Нет. И клиент в порядке. – Он с такой силой сжал кулаки, что побелели костяшки его пальцев. – Это могло плохо кончиться, Лахлин. Очень плохо. И все потому, что клиент проболтался.
Лахлин катала в руках пузатую бутылку виски.
– Он идиот.
– А то я не знаю. Он поставил моих ребят под удар, поэтому я расторгнул с ним контракт. – Рэйми запрокинул голову и посмотрел на потолок. – Я так устал от ответственности, Лах. У Лиама есть жена, дети. Если бы он погиб, я бы сошел с ума.
Лахлин увидела напряжение в его руках, усталый взгляд, плотно поджатые губы. Его фантастические глаза ничего не выражали, словно он по-настоящему устал от эмоций. Он ежедневно подвергался колоссальной нагрузке.
– Тебе когда-нибудь хотелось просто полежать и разрешить кому-нибудь о тебе позаботиться? – спросила она.
Рэйми покачал головой и задумчиво на нее посмотрел.
– Мне иногда хочется, чтобы кто-нибудь вмешался и принял за меня решение.
Лахлин заперла дверь подвала и направилась в сторону Рэйми, теребя пуговицы своей блузки.
– Что ты делаешь, Лах? – тихо проворчал Рэйми.
– Принимаю за тебя решение. – Она стала расстегивать блузку. – И забочусь о тебе.
– Я думал, мы договорились не усложнять наши отношения.
