Отражение вернулось и ударило куда-то по ребра…
Сменив фигуру танца, они снова оказались лицом к лицу.
— И о чём же оно вам говорит? — прошептал он чувствуя, что воздуха в легких почти не осталось.
— Я бы сказала, что милорд дышит так, словно прибежал сюда из самой Талассы, и можно было бы подумать, что это танец слишком быстрый для изнеженного тела князя с золотыми приисками, но дело, конечно же, совсем не в этом. Хотя, возможно, милорду просто понравились мои духи? И поэтому он так жадно вдыхает их аромат? И я бы ещё подумала над этим, если бы милорд не прижимал меня к себе так недвусмысленно, не оставляя места сомнениям на счет его намерений…
Она оттолкнула его — глаза почти безумны, грудь вздымается так, будто это она бежала сюда из самой Талассы. Отступила на шаг и присела в реверансе.
А он почти задыхался, смотрел на неё, и его затопило явственное ощущение прошлого, стоящего у него за спиной.
Она думает, что играет с ним….
А он хочет этого, как мальчишка…
Он ведь собирался её убить…
И вдруг на него обрушились воспоминания, из той жизни, о которой он заставил себя забыть. Он отчётливо вспомнил, как мама ругала его за то, что он дрался с сестрой.
— Рикард! Разве можно бить женщин? Ты же будущий таласский князь! Наследник рода Азалидов! Поднять руку на женщину! Ты меня огорчаешь.
— Она не женщина, мама, она демон в юбке!
— Нельзя поминать демонов вслух, сынок. Это грех. Мужчина должен быть опорой для женщины, защитником дома, хозяином и покровителем для слуг, разве будут они тебя уважать, видя, как ты лупишь свою сестру полотенцем?
— Она утопила мою саблю в пруду и плащ измазала вишней!
— Это была кровь, ты же был ранен, — бормочет сестра, притворно потупив глаза.
— Женщины иногда несносны, мой мальчик, но это не значит, что их нужно бить полотенцем.
И эта картинка мелькнула так ярко и стало так больно…
Почему ему вдруг это вспомнилось?
Эрионн и его сестра. Она чем-то её напомнила.
Ни чем-то. Всем. Он только сейчас это понял.
Та тоже была очаровательной и вредной, и совсем не леди. И хоть была младше, но умела лазить по деревьям и драться не хуже любого мальчишки. Врать, не смущаясь. Не бояться боли. И говорить гадости. Он даже научил её сражаться на бариттах. И мама всегда принимала её сторону. Возможно, поэтому. А может, это всё её духи, они тревожат душу, возвращая старую память из тех времен, которых вернуть нельзя. Но на самом деле он просто видит то, что хочет видеть.
Наваждение.
Она выкрала его воспоминания откуда-то из глубин сердца и швырнула ему в лицо. Она умеет делать отражения, и зацепила его прошлое, словно нить вязаного платка, потянула за собой, распуская, и он уже не мог остановиться, вспоминая и вспоминая…
Ведь он хотел всё забыть. Он кропотливо строил каменную стену между собой и тем временем, когда был счастлив, и за последние годы в этом даже преуспел. Он уже не помнил их лиц — отца, матери, сестры. Он не хотел помнить. Потому что память — это мучительно. Это невыносимо больно. И лучше, если бы этой памяти у него не было вовсе. И только что, выйдя от королевы, он подумал, что скоро станет свободен от воспоминаний.
А она ворвалась в его мир со своими духами и смехом, и теперь нить разматывается, а сердце снова начинает кровоточить.
Рикард кивнул коротко, поблагодарив за танец, развернулся резко и пошел через зал.
Он найдет её позже. Когда схлынет очарование момента, это наваждение и память, и так некстати накатившее желание. Когда он снова станет холодным и бесстрастным. Ичу. Тенью. Слугой Бога Ночи.
Не здесь, не на балу. Позже. Он получит от неё ответы.
Ему было жарко, не хватало воздуха. Он стянул галстук и вышел на террасу, спустился вниз, туда, где начинались стриженые аллеи парка из падуба и туи, и остановился у мраморных перил. Мир поплыл перед глазами. И это было не из-за танца. Это было…
Демоны Ашша! Она же его отравила…
Он почувствовал, как слабеют колени и дрожат руки, а огни светильников множатся и расплываются. Откуда-то сзади пахнуло знакомым ароматом: цветущая груша…
— А ты думал, я не узнала тебя, дружок? — раздался голос над самым ухом.
Ответить он не успел, только почувствовал, что падает, и боль от удара о камни.
А дальше мир погрузился в черноту.
Глава 7. Сны и воспоминания
Сначала вернулся слух.
Шум. Голоса. Стук колес по мостовой. Покачивание. И он полулежит на сиденье, прислонившись к стенке кареты. Руки связаны.
Демоны Ашша!
Он стал камнем. Не шевелился, дышал тихо, так, словно всё ещё был без сознания. Медленно приоткрыл правый глаз.
Темно.
Открыл и левый. Через некоторое время вернулось сумеречное зрение, и он разглядел карету, обтянутую внутри атласом, кожаные сиденья с бархатными подушками по бокам. Плотные шторы задернуты. И женщина рядом с ним.
Эрионн?
Впрочем, ошибки быть не могло. Те же духи. Его руки связаны шелковым поясом. И она везет его куда-то. За окнами шумит карнавал, взрываются фейерверки, город пьян и веселится.Он вспомнил сон со змеями.
Вот к чему всё это было!
Надо сказать спасибо наставнику — яд его не убил. Вернее, он и не должен был его убить, только обездвижить, погасить сознание. Так и произошло. Только прекрасная и коварная Эрионн не знала о том, что у него совсем иная чувствительность к ядам.
Руки и ноги вновь налились силой. А голова злостью. Даже не злостью — плохо контролируемой яростью.
Вот теперь он точно её убьет. Без сожалений.
Благоразумие шептало — подожди! Карета остановится, выпрыгнешь и ускользнешь. Найдешь её потом, когда позиция будет удобней.
Но он второй раз за день послал благоразумие к демонам. Не стоило ей ворошить потухшие угли прошлого...
Он осторожно, очень медленно, вытащил пальцами короткое лезвие из рукава фрака. Ему связывают руки не впервые, так что в каждом предмете его гардероба есть местечко для такого инструмента.
Чтобы перерезать горло, лезвия будет маловато, но вот задушит он эту стерву с удовольствием.
Как там она его назвала? Дружок? Очень смешно…
Шелк разошелся, освобождая руки, и Рикард бросился коброй, молниеносно сжав шею коварной Эрионн в локтевой захват, и потянул на себя, что было сил. Она лишь рыкнула что-то, и тут же в ответ её локоть вонзился ему под ребра. Раз, другой, третий…
