— Я проиграл ещё в тот день, когда решил навестить Крэда. Стоило бы верить своим снам.
Он сбросил фигуры на кровать и перевернул доску.
— Значит, миледи, это называет словом «пытаться играть»? Весьма неплохо.
— Ты сам так сказал. Кто же виноват, что ты неверно оценил противника? — она пожала плечами и принялась за еду.
— Я и в самом деле неверно тебя оценивал. И, кстати, последняя фигура — у тебя остался ещё один вопрос. Задавай.
— Я приберегу его на потом. Надеюсь, ты ответишь на него честно, — Кэтриона посмотрела на него серьезно.
— Потом — это когда? — спросил он, неторопливо складывая фигуры в коробку.
— Это в любое время, может, завтра, а может, через полгода.
— Ты хочешь, чтобы наше путешествие затянулось так надолго? — в вопросе подвох.
— Судя по нашей внезапной встрече в Таршане, от тебя можно ожидать чего угодно!
Не стоит ловить её на словах, в этой игре тебе не выиграть, Рикард...
— Ты услышала всё, что хотела услышать?
— Не всё, но этого достаточно.
— И этого достаточно для того, чтобы я мог спокойно спать, а не думать о том, что ты нападешь на меня с бариттой, кинжалом или саблей? Отравишь, задушишь или покусаешь?
— Это уже будет зависеть от того, что произойдет дальше.
— Послушай, Кэтриона, и… загибай пальцы, — он закрыл коробку, подвинулся к ней ближе и голос его стал совершенно серьезным, — Сейд, если ты права на его счет — это раз. Сумрачные псы — это два, и Песчаные псы — это три. Для нас двоих, понятия не имеющих, почему они все хотят нас убить, это уже очень много. Я неплохо дерусь, и ты неплохо дерешься, но против них всех мы в одиночку не выстоим. Я не враг тебе, Кэтриона, и никогда им не был. А ты не враг мне. Так что, пообещай, что прежде, чем в следующий раз попытаться меня убить, ты сначала просто поговоришь со мной. Ты можешь пообещать мне такую простую вещь?
Он чуть наклонился вперед, и его лицо оказалось так близко, слишком близко... и взгляд его снова был таким необъяснимо притягательным...
...чёрные дуги бровей, тонкий нос с горбинкой, прядь волос упавшая на лоб... и губы... красивый изгиб... которого почему-то хочется коснуться...
Святая Миеле, да куда же она смотрит?!
Кэтриона поспешно отвела взгляд, прикованный к его губам, и невольно отодвинулась.
— Есть только одна проблема, — сглотнула она нервно.
— Какая?
— Для того чтобы пообещать тебе то, что ты просишь — я должна тебе поверить. Я должна доверять тебе, Рикард. А доверие — роскошь, которую я не могу себе позволить.
Не смотри ему в глаза, Кэтриона!
— И почему ты не можешь поверить мне? – спросил он глухо.
— Потому что вокруг слишком много совпадений, — она махнула рукой и ещё немного отодвинулась, чувствуя, что ей стало жарко, — и мы не можем быть до конца откровенны друг с другом. Ты служишь тем, кто тебе платит, и сделаешь то, что тебе прикажут. И однажды твоей целью могу стать и я. Разве можно вообще верить таким, как мы?
Он серьезен, как никогда. И эта серьезность волнует и пугает. Он будто специально рушит её барьеры, приближаясь с каждым шагом к той опасной черте, которая отделяет Кэтриону от всего мира. Черте безразличия ко всем, проведенной Ирдионом в её душе.
— Этого ты боишься? Нет, Кэтриона, ты — не моя цель. И не была ею никогда. И я не пес, чтобы служить. Я всегда смогу отказаться от того, за что мне захотят заплатить. Я могу пообещать тебе, что ты никогда не станешь моей целью. Никогда. Просто поверь мне. Ты ведь чувствуешь опасность, так? Я видел, как ты прикасаешься к вещам… Дай руку... Прикоснись и почувствуй.
Он протянул ей свою руку, ладонью вверх, и Кэтриона подала свою, понимая, что... зря.
...разве ты чувствуешь сейчас опасность? — его ладонь открытая и тёплая. — Просто поверь мне.
Мать всеблагая!
...небо такое чистое, что голова кружится, и меж голых ветвей персика с бусинами цветочных почек мелькают суетливые скворцы, ныряя с веточками и пухом под крышу беседки — строят гнездо.
На поляне — ковер фиалок и гусиного лука. И большой муравейник лежит под кустом рыжей шапкой. Муравьи — огромные красно-коричневые, с челюстями похожими на маленькие изогнутые ножи, охраняют его от незваных гостей.
— Я не люблю муравьев, ты же знаешь. Они щекотные и... они нас покусают!
— Не бойся, просто поверь мне...
...и рука ладонью вверх.
Если бы её коснулись горячим железом, она бы и то не отдернула руку быстрее.
— Я... в-верю тебе, — она встала торопливо, пересекла комнату и открыла дверь, выглядывая в коридор, — надо узнать, не вернулись ли Туры.
Что это такое было?!
Это прикосновение... эти воспоминания... их общие воспоминания?! Откуда у них могут быть общие воспоминания? Не может такого быть! Или это Дэйя шутит над ней так изощренно? А может, это его отражения, наконец, пробили её щиты, и она видит не то, что было на самом деле, а то, что хочет видеть?
А она хочет видеть именно это? Мать всеблагая, да она сошла с ума!
Нельзя к нему прикасаться. Никогда больше!
— Погоди, Кэтриона!
Она обернулась, но осталась стоять у двери. Расстояние между ними — её лучшая защита.
— Так мы договорились?
— О доверии? Да. Но помни, если ты меня обманешь — я убью тебя без сожалений, — она постаралась вложить в голос всю жесткость, какую только могла.
Ей нельзя быть слабой, нельзя, чтобы он почувствовал это. Он же, как тихая змея, он вползет ей в душу с этим синим взглядом, и этим шелковым голосом, и своим доверием, а в её душе нет места ни для кого. У неё вообще нет души. Орден выжигает души у своих послушников лестницей в триста пятьдесят восемь ступеней, погибшими братьями, тренировками, ирдионским огнем и страшной башней в прекрасном саду, и только когда души у тебя совсем не остаётся, ты становишься рыцарем. Рыцарям не больно, они бесчувственны. Нечему болеть. И только она, сотворенная чёрным варевом Эрионн, оболочка для чужой боли и воспоминаний, вынуждена чувствовать всё.
— Ответь на ещё один вопрос... без всяких фигур и прочего, ты можешь? – спросил Рикард тихо.
— Смотря, что за вопрос.
— Ты действительно хотела убить меня там, у развилки, где на нас напали псы?
— Почему ты спросил?
— В тебе было столько злости, но ты плохо владеешь шемширом, и ты так открыто нападала, что совсем потеряла бдительность. Если бы я хотел, я бы убил тебя в первой же атаке. Ты же это понимала? — Рикард встал.
