Кэтриона покосилась на шемшир, стоящий в углу, и усмехнулась.
— Это мой маленький секрет!
— Мы же договорились о доверии? Так сделай первый шаг.
— Боюсь, ответ тебе не понравится.
— А ты доверься моему благоразумию.
Она колебалась, но потом прислонилась спиной к косяку и, скрестив руки на груди, произнесла:
— Если бы я хотела тебя убить, то сделала бы это очень быстро и тихо, в бок, твоим же кинжалом, который, как раз висел с моей стороны, и ты не ожидал бы такого удара. Но...
— Но?
— Я не была уверена в том, что ты и Сейд... видения могут быть обманчивы, мне нужно было убедиться.
— Напав на меня так глупо и открыто?
— Разозлив тебя. Ты же благоразумен, как столетний дуб, ты закрыт и спокоен, и правды не скажешь, но если разозлить тебя... Мне нужно было вывести тебя из равновесия, чтобы ты открылся. А больше всего тебя бесило, когда я нападала на тебя первой. Вот ты и открылся...
— И ты поняла, что я не врал?
— Ну... в общем... да. Иначе стала бы я спасать и тащить тебя за камни!
Это было правдой… частично. Нет, она бы, конечно, не убила его. Но её ярость была настоящей. Никогда ещё она не чувствовала так остро, что её предали, как в тот момент, когда подумала, что Рикард и Сейд заодно.
Он рассмеялся.
— Вполне откровенно. Но откуда ты знала, что я тебя не убью? Вдруг бы я оказался тем самым другом Сейда, о ком ты сначала подумала? Зарубил бы тебя в первой же атаке.
— Ты же знаешь — я чувствую опасность, — пожала она плечами.
— Вот как! Ладно. Теперь я буду иметь ввиду, что, когда ты бросаешься на меня с ножом, это означает — надо поговорить.
— Похоже, игра в доверие выйдет мне боком! — рассмеялась она.
— А ты не играй со мной, Кэтриона...
И в голосе его что-то такое, отчего ноги подкашиваются, и лицо горит. Он бархатный, нежный и пьянящий. Он будто прикасается к ней и бросает ей вызов, призывая открыться и сделать шаг навстречу. И хочется этот вызов принять.
Это всё проклятый кальди! Зачем она выпила так много?
— ...потому что это не игра, — ответил Рикард серьезно, — мы должны держаться вместе, если хотим доехать до Лааре живыми. И кстати, Туры уже приехали.
— Откуда ты знаешь?
Он указал на окно и поморщился.
— Одеколон Нэйдара — редкостная дрянь.
Глава 16. Собака кусающая себя за хвост
— Крэд, полюбуйся!
На пол летит большая шкатулка, раскалывается от удара о мраморный пол большой гостиной, и из её черного нутра высыпаются плетеные из волоса куклы, на одной из которых прикреплена белая мантия рыцаря Ирдиона.
— Колдовство, значит? Против Ордена? — усмехается Крэд. — Так я и думал. Алфред? А что там ещё?
— Да тут много чего!
Алфред, швыряет вещи на пол: книги, картины и безделушки, переворачивает мебель. Поддевает носком сапога напольную мамину вазу — отец втайне заказывал её ашуманскому мастеру и привез в день рожденья — мама давно о такой мечтала. Ваза падает, с печальным звоном разлетаясь на множество кусков.
Наверно, вместе с этой вазой мир и раскалывается на две части — именно в этот миг Рикард понимает, что их жизнь больше никогда уже не будет прежней.
Со второго этажа слышится визг.
— Проклятая тварь! Она меня укусила! Вот же ведьма!
Его сестра бежит вниз по лестнице, Рикард бросается ей навстречу, но чья-то рука в шипастой перчатке бьет его наотмашь.
— Куда ты собрался, щенок? Зуар, привяжи его к стулу!
— Это не наше! — мать указывает на шкатулку и складывает ладони в жесте мольбы, на глазах у неё слёзы. — Пожалуйста! Не надо!
Третий, у лестницы, подставляет сестре подножку, и она летит кувырком на пол, сбивая изящный чайный столик. Крэд резко дергает её за руку вверх и швыряет обратно, навстречу тому, кто гонится за ней.
— Гаран! Мать твою! Ты что, с девчонкой совладать не можешь! Свяжи её. И кляп воткни, чтобы не орала.
Гаран держит сестру сзади за воротник, но она умудряется лягнуть его ногой по колену.
— Ах ты, тварь! — он швыряет её на пол и бьет пинком в живот.
— Нет! Пожалуйста! Вы же люди! — кричит мать и бросается к сестре, но её хватает за волосы рука Алфреда.
— Куда?!
...они не люди...
…они рыцари Ирдиона...
— Сжечь всё! — машет рукой Крэд куда-то в сторону лестницы и уводит связанного отца в другую комнату.
Кто-то вносит в гостиную бутыли с ирдионским пламенем, которое ещё дремлет в ожидании пищи...
Зуар смахивает с каминной полки часы и мамины фарфоровые статуэтки журавлей, они разлетаются по ковру — хрупкие белые фигуры, и тяжелый сапог храмовника наступает на них, ломая журавлям тонкие шеи и крылья.
Мать плачет, а Алфред привязывает её к стулу с высокой спинкой.
— Пожалуйста! Пожалуйста, не трогайте детей!
— Заткнись!
Рикард вырывается и кричит.
— Нет! Не трогайте её! Отпустите её!
Но тяжелая рука в перчатке снова бьет его, на этот раз сильно, и он, падая, ударяется головой о мраморный пол и проваливается в небытие...
А когда он очнулся, огонь уже стал живым...
Он вырвался на волю и помчался оранжевой змеёй вверх по лестнице, взметнулся по стене, разукрасив черными потеками копоти перламутр ассийской штукатурки, обвил балясины, слизал кисейную занавеску и скользнул к потолку по тяжёлому шёлку портьер.
— Рикард! Проснись!
Расползался в стороны, пожирая мягкий ворс зеленого ковра и резные ножки изящного столика. А бумаги, сорванные со стола горячим ветром, сгорали еще в воздухе, не долетая до объятого пламенем пола.
— Рикард! Проснись!
И поначалу это было даже красиво, на какое-то мгновенье огонь был чист и прозрачен, и растекался по полу жидким золотом всех оттенков...
— Рикард! Да проснись же ты!
Он резко сел, вырываясь из удушающего плена кошмарного сна, слыша собственный хрип и хватаясь руками за лицо.
Темнота...
Едва тлеет огарок свечи на стуле. Тишина. И Кэтриона трясет его за плечи. Она совсем рядом, стоит на коленях на кровати.
