А потом мама выходит и улыбается. Ей гораздо лучше. И на её щеках снова румянец — скоро у отца день рожденья и у неё столько забот! И она смеется весело, совсем как раньше, когда она ещё была здорова...
Когда Рикард вошел сюда вечером, Кэтриона стояла вот так же, вскинув и перекрестив руки, словно собиралась танцевать над этой пропастью.
Так кто же она такая?
Завтра он обязательно это узнает.
Рикард запер окно и задернул портьеры, посидел ещё немного в кресле. Кэтриона спала. Он дотронулся до её лба. Жар ушел, и сон её был тих и спокоен, он вышел и тихо притворил за собой дверь.
***
Двери из красного дерева с резным орнаментом чуть прикрыты, на одной створке солнце, на другой луна...
Из-за дверей обрывки голосов. Мама снова ругается с дедушкой Асимом.
— Нет! Нет! Я не позволю! Лучше убей меня сразу! — кричит мама.
— Ты глупая женщина, — а голос дедушки наоборот спокойный.
Он всегда спокойный. Почему мама так на него кричит?
Дедушка её любит. Он всегда приходит тихо, бесшумно ступая бархатными туфлями по коврам, на нём зелёный парчовый халат и шелковая рубаха, и пахнет он хорошо — благовониями и гвоздикой.
Он слушает её истории и обязательно приносит подарки. В прошлый раз он подарил ей белого пони. С длинной гривой, украшенной розовыми лентам, с расшитой узорами попоной и золочеными копытами. А ещё красивое седло, скамейку и даже грума — мальчишку-верра, чёрного, как головешка и одетого в индиговый шелк.
— Ты не посмеешь! Ты не заберешь её у меня! — кричит мама всё громче.
— Ты совсем обезумела, как я вижу. Я заберу её. И сегодня же! И твоя глупость тому виной. И тебе лучше начать вести себя скромнее, если не хочешь отправиться в башню! Зря я не сделал этого раньше, — голос дедушки словно острое лезвие разрезает мамин крик, и она замолкает.
Он появляется сразу же, аккуратно притворяя за собой дверь. Кожа у него загорелая, и лысая голова покрыта каплями пота. Глаза, подведенные чёрным, смотрят пронзительно, и когда он не улыбается, его лицо выглядит строгим. Но он улыбается ей, как и всегда, протягивает руку и говорит мягким, как бархат, голосом:
— Идем, душа моя. Ты знаешь, что я привез тебе из Наффира? Райских птиц. Ты должна на них посмотреть.
И девочка доверчиво берет его за руку, переспрашивая:
— Они красивые?
— Очень! Сама сейчас увидишь.
В саду жарко, фонтан тихо журчит, и по обе стороны от дорожки цветут гибискусы и розы, а где-то вверху покачиваются пальмы под полуденным солнцем. Птиц поселили в саду, рядом с её домиком для игр.
Они и правда красивые. Фиолетовые, голубые и розовые с длинными хвостами ажурных перьев. Ленивые и неспешные, прыгают с жердочки на жердочку и клюют корм. Вот и попугаи у нее такие же, сидят весь день, чешут друг другу головы да передразнивают кого-нибудь.
Дедушка старался, и она не будет его огорчать...
Но ей нравятся совсем другие птицы... Стремительные и быстрые, те, что чертят небо над садом и её домиком, те, которым подвластен бесконечный простор.
Ласточки и стрижи.
Как бы она хотела быть такой же стремительной и быстрой, способной взлететь так высоко...
Однажды после сильной бури одна из этих птиц попала в её домик. И дедушка сказал тогда, что на землю этим птицам нельзя, с неё они никогда не смогут взлететь. Она взяла эту птицу на руки — совсем крошечные лапки, которые не могут стоять на земле, но огромные сильные крылья, чёрные глаза-бусины и сердце бьется быстро-быстро. А на груди алое пятно.
— Это ласточка?
— Нет, это наффирский стриж, — сказал тогда дедушка, — видишь какие у него длинные крылья? Если хочешь, чтобы он полетел — подбрось его в воздух.
Она подбросила изо всех сил.
— Лети...
И он расправил крылья, взметнулся вверх, прочертив дугу над садом, и исчез где-то в бескрайней синеве...
В эту ночь девочку отводят спать в другую комнату. И почему-то на ночь запирают дверь. И мама не приходит поцеловать её перед сном. Девочка сидит на кровати в темноте, обняв колени руками, и не может заснуть.
Мама появляется среди ночи.
Через окно.
— Тихо, милая! — шепчет она. — Ты должна пойти со мной.
— Ночью? Куда? — удивляется девочка. — Почему ты входишь через окно?
— Это такая игра, только вести себя нужно очень тихо. Ты же хотела посмотреть корабли?
Мама выглядит странно. Она не в длинном шелковом платье, не в парче, не в изящных туфлях. На ней тюрбан, сколотый спереди медной булавкой, и юбка, подхваченная широким поясом — в каких торговки пряностями стоят на улицах. Но раз это игра...
Иногда они играли, переодеваясь в других людей. И даже ездили на представления.
Девочка собирается и идет за ней, перелезает через подоконник. Внизу их ждет мужчина, закутанный в черный плащ, и лошади. И они едут куда-то верхом в неудобном седле, спешно погоняя коней.
Девочка дремлет, обнимая мать за талию.
— Приехали!
Лошади останавливаются, и мужчина помогает им спуститься.
Девочка протирает кулаками глаза. Впереди море. Рассвет едва брезжит, окрашивая свинцовую воду розовыми пятнами, а в гавани, плавно покачиваясь на воде, стоит множество кораблей под красными парусами.
Они поднимаются на борт одного из них, украшенного головой дракона, и прячутся в его тёмном нутре. Там плохо пахнет тухлой водой и рыбой, сырой пенькой, гнилым деревом и ещё чем-то отвратительным до тошноты. Но они сидят тихо, прикрывшись куском парусины, среди деревянных бочек и ящиков. В трюме темно...
— Отчаливай! — кричит кто-то.
С шумом что-то падает в воду, огромное тело корабля натужено скрипит, покачивается и, переваливаясь с борта на борт, начинает нехотя двигаться. И девочка засыпает у матери на руках под это мерное покачивание.
— Найрэ? Госпожа? — кто-то стучал в дверь.
Кэтриона открыла глаза и резко села кровати.
Сон. Это был всего лишь сон. Снова сон из шкатулки.
— Госпожа? Скоро полдень и обед...
В комнату заглянула Айра, всплеснула руками.
— Ой, я всё сейчас уберу!
