Интересно, кто стоит за псами? Кто послал их за ней?
Теперь-то стало понятно, что она с самого начала ошибалась. Всё это время псы охотились за ней не потому, что она ударила Гайру сковородой. А потому, что их кто-то нанял, чтобы они её остановили. Убили, чтобы она не нашла печать. Или теперь, когда она её нашла, чтобы убили и забрали печать. Неважно. Важно то, что при любом раскладе в живых её не оставят.
Так кто же это может быть?
Пожалуй, теперь можно было вычеркнуть Ребекку — её малочисленный эскорт погиб у Кэтрионы на глазах. Значит, остаются четверо.
Эмунт, Рошер, Байса и Ксайр. Кто-то из старших аладиров.
О том, что она уехала в Лааре, знал только Эмунт. Но вот откуда об этом узнала Ребекка? Эмунт разболтал? Ей? Ни за что. Эмунт её терпеть не может, хотя и всегда любезен. Может, Нэйдар? Учитывая, что Ребекка в Таршане во дворце Карригана, то это может быть и Нэйдар...
Но всё равно доподлинно знать её маршрут мог только Эмунт. Как же она купилась на его предложение о помощи!
Идиотка!
Но Эмунт и Сумрачные псы? Если кто и знает Сумрачных псов, так это Байса. Рокна — его вотчина, и псы из Рокны. А Эмунт всё время пропадает на юго-востоке, он занят своими любовницами и торговыми делами и не водит с псами близкого знакомства. А на неё напал большой отряд, подготовленный. Колдуна взяли, да не какого-нибудь шарлатана, умеющего плести руны и заговаривать зубную боль, не просто колдуна — ашуманского хитта. Да ему и приближаться нельзя к коринтийским землям, не то, что нападать на слугу Ордена! Ирдион давно должен был поймать и сжечь его на костре, однако... всё получилось наоборот. И это только потому, что его покрывает кто-то из Ордена.
Может, псы служат королеве?
Может быть...
Тогда колдун вполне объясним. Но откуда королева узнала о том, что...
Рикард! Вот же проклятье! Вот кто мог узнать и донести, что она едет в Лааре!
Боги милосердные, ну за что ей всё это?
Если это Рикард, теперь всё объяснимо: они знали, что она поедет обратно этой дорогой, они ждали, сидели в засаде не один день, они прихватили ашуманского колдуна, чтобы всё было наверняка. Псы вполне могут служить королеве, и ашуманский колдун, само собой — всё сходится.
Ей стало больно и муторно на душе. От мысли о том, что это мог сделать Рикард, ей и вовсе расхотелось жить.
Ей следовало убить его, когда была возможность.
Хоть бы скорей уже всё кончилось. Она закрыла глаза и попыталась задремать.
— Я не могу забыть, мама... Не могу! Не могу!
Девочка плачет беззвучно, и Кэтриона чувствует на щеках тёплые мокрые дорожки слез. И губ касается соль.
Почему она не может видеть лиц?!
— Я помогу тебе забыть, научу. Смотри...
Мать встает на колени перед ней прямо на дощатый пол, снимает с руки браслет — маленькое солнце и луна чередуются в золотых желтых и белых кругах, и кладет девочке в руку.
— Подумай о прошлом, о том, что было в нем хорошего, вспомни всё ярко, так, как хотела бы сохранить это в своем сердце...
Девочка закрывает глаза и видит перед собой прекрасный город в объятьях пустыни, финиковые пальмы, подпирающие небо, тенистые сады, фонтаны, веселый смех мамы и её шелковое платье, райских птиц, стрижей в ослепительно-голубой лазури, сладкий запах цветущих акаций и роз, и море...
...спрячь эти воспоминания сюда и повторяй за мной, — мать водит над ладонью пальцами и вместе они шепчут заклинание-тавру, — они будут ждать тебя там. И когда ты захочешь вспомнить, достань его и просто надень.
Мать сжимает ладонь дочери в кулак и накрывает своей ладонью.
— А пока спрячь его подальше. Туда, где никто его не найдет. Погоди...
Мать роется в сундуке и достает оттуда шкатулку. Лаковую, из тика, украшенную узором из переплетенных змей в виде восьмерок, вытряхивает на постель её содержимое и протягивает девочке.
— Вот, клади сюда.
Браслет падает на бархатную подкладку.
— Теперь придумай слово, которым ты её закроешь. И запомни его хорошенько. Никто никогда не сможет её открыть без этого слова. Теперь закрывай шкатулку и произноси его.
Девочка закрывает глаза и снова видит небо, подхваченное колоннами пальм, в котором маленькие черные птички режут своими крыльями ослепительную лазурь.
— Стриж, — девочка открывает глаза. — Это слово «стриж».
Шкатулка светится алым, и прорезь замка исчезает. Теперь это просто лаковый брусок, покрытый витиеватым ашуманским узором.
— Она твоя. Если захочешь вспомнить, откроешь её этим словом и наденешь браслет. Теперь тебе не будет больно, девочка моя, — и мать целует её в макушку.
— И так можно спрятать любые воспоминания?
— Да, так ты сможешь спрятать любые воспоминания, и идти дальше. А потом, когда у тебя будет достаточно сил, когда тебе будет не так больно, ты сможешь их вернуть.
Карета остановилась с резким толчком, и Кэтриона очнулась.
Сколько они ехали?
Всё перепуталось в голове. Она то и дело проваливалась в забытьё и совсем потеряла счет времени.
Этот сон... Сон из шкатулки. Она усмехнулась.
Стриж? Могла бы и раньше догадаться!
А теперь шкатулка была неизвестно где. И её не открыть. Да и какая теперь разница? Уже слишком поздно. Впрочем, она и так знает, что в этой шкатулке — браслет с воспоминаниями маленькой девочки о её детстве. Но теперь это совсем, совсем неважно.
Дверь кареты медленно открылась, и пахнуло гарью, трепетали факелы и во дворе дома с цепи рвались две огромные собаки, исходя хриплым лаем. Чьи-то сильные руки выволокли Кэтриону наружу и потащили в дом.
Длинный коридор, комната с маленьким окном вверху, забранным решеткой, массивная дверь с засовом снаружи. В комнате грубая мебель и топчан укрытый шерстяным пледом. Ей развязали руки.
— Не вздумай дурить, — буркнул сопровождавший её пес и отдал распоряжение остальным. — Вы двое — на караул у двери и двое у окна.
Засов натужено заскрипел, дверь заперли, и она осталась одна.
***
— Псы? Как такое возможно?! Да как они посмели? — лицо Ребекки стало бледным, она схватилась за поручень кресла, слушая донесение гонца. — Убить моих людей на айяаррской земле? Сбросить в реку? Подлые собаки!
Её ноздри раздувались, она помолчала немного, глядя в пол, и спросила:
