Хатьтер сказала:
– Как я говорила, головоломки «Поискового Движка» используют в Куантико для обучения студентов более тщательному наблюдению. Когда я увидела, что у вас в каретном сарае лежит часть новой книги, то не удержалась и посмотрела. Меня ошеломило то, что вы нарисовали на этих страницах. Вы действительно бросаете вызов Эшеру. Потом я присмотрелась к рисункам и начала недоумевать. Ведь это рождественская книга, верно?
Стремление убежать от бристольской доски – смять собственные рисунки, словно они были фотографиями освежеванных животных, – нахлынуло на Вик и тут же отступило. На миг ей захотелось сказать, что она никогда не видела этих иллюстраций раньше. Захотелось закричать, что она не знает, откуда они появились. Оба эти утверждения были бы относительно верными, но Вик подавила их, и, когда она заговорила, ее голос был усталым и незаинтересованным.
– Да. Это идея моего издателя.
– Ну, – сказала Хаттер. – Не думаете ли вы – я хочу сказать, вполне возможно, – что это Страна Рождества. Что человек, который похитил вашего сына, знал, над чем вы работали? Что имеется некая связь между вашей новой книгой и тем, что мы увидим, когда попытаемся отследить айфон вашего сына?
Она посмотрела на первую иллюстрацию. Та показывала Поискового Движка и маленькую Бонни, обнимавших друг друга на трескавшейся льдине где-то в Арктическом океане. Вик помнила, как рисовала механического кальмара, пилотируемого сумасшедшим Мобиусом Стриппом. Он мчался через льды за ними. Однако на этом рисунке были дети с мертвыми глазами. Они цеплялись за трещины льдин костлявыми белыми руками и, усмехаясь друг другу, демонстрировали рты, полные тонких крючковатых зубов.
На другой странице Поисковый Движок пробирался через лабиринт огромных башенных леденцов. Вик помнила, как рисовала эту иллюстрацию – рисовала в сладком ленивом трансе, покачиваясь под «Черные клавиши». Но она забыла, как изображала детей, прятавшихся на боковых аллеях и сжимавших в руках острые ножницы. Она не помнила, как рисовала маленькую Бонни, слепо ковылявшую и прижимавшую ладони к глазам. Они играют в ножницы для бродяги, – наугад подумала она.
– Я не понимаю, когда это нарисовано, – сказала Вик. – Никто не видел этих страниц.
Хаттер провела большим пальцем по краю стопки нарисованных картин и сказала:
– Меня немного удивило, что вы рисовали рождественские сцены в середине лета. Подумайте сами. Могла ли ваша работа быть связана…
– С решением Чарли Мэнкса отплатить мне за то, что я отправила его в тюрьму? – спросила Вик. – Вряд ли. Все очень просто. Я разозлила его, и теперь он поквитался со мной. Если мы все обсудили, мне хотелось бы лечь в постель.
– Да. Наверное, вы устали. Кто знает? Возможно, если вам удастся отдохнуть, вы вспомните что-то важное.
Тон психолога был достаточно спокойным, но Вик услышала в последнем заявлении намек, который они обе понимали – что Макквин могла бы сказать и большее.
Вик не узнавала свой дом. В гостиной появились магнитные доски, прислоненные к кушеткам. На одной из них висела карта, показывающая северо-восток. Другая изображала временной график, нарисованный красным маркером. Папки, набитые ксерокопиями, стояли на каждой доступной поверхности. Компьютерные эксперты Хаттер сжались на кушетке, как студенты колледжа перед игровой приставкой. Один из них говорил по блютузу, пока другие работали на лэптопах. Никто не смотрел на Викторию. Она не была важна.
Луи уединился в спальне – в кресле-качалке в углу. Она закрыла дверь и пошла к нему через темноту. Занавески оставались задернутыми. Комната выглядела мрачной и совсем без воздуха.
На его рубашке проступали черные отпечатки ладоней. Он пах байком и каретным сараем, а не затхлым одеколоном. На его груди лежал лист коричневой бумаги. В тусклом свете круглое лицо Луи казалось могильно-серым, а с запиской на его груди он выглядел дагерротипным снимком мертвого стрелка: ВОТ ТО, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ С ПРЕСТУПНИКАМИ.
Вик посмотрела на него: сначала с заботой, потом с тревогой. Она потянулась к его пухлому предплечью, желая пощупать пульс. Ей казалось, что он не дышит. Но он внезапно всхрапнул, с одной свистящей ноздрей. Лист с запиской упал на ботинки.
Она убрала руку назад. Ей никогда не доводилось видеть его таким усталым и больным. Серость угадывалась даже в его щетине. Это казалось каким-то неправильным для Луи, который любил комиксы, своего сына, сиськи, пиво и пирушки на дни рождения. Разве он мог стать за несколько дней настолько старым?
Она покосилась на записку, которая гласила:
Байк все еще неисправен. Требуются части, которые нужно неделями заказывать. Разбуди меня, когда захочешь поговорить о мотоцикле.
Эти слова – Байк все еще неисправен – были такими же плохими, как фраза Вейна нашли мертвым. Она почувствовала себя опасно близкой к самоубийству.
Который раз в своей жизни она хотела, чтобы Луи не подбирал ее в тот день на мотоцикле. Почему Вик не упала на дно шахты и не задохнулась там от дыма? Зачем всю оставшуюся жизнь она вытягивала свою задницу из неприятностей? Она тогда не потеряла бы Вейна, потому что его не существовало бы на Земле. И задохнуться дымом было бы легче, чем чувствовать нынешнюю горечь – надрыв, который нельзя было остановить. Ее тело стало разорванной простыней, которая скоро будет только грязными обрывками.
Она села на краю кровати, бесцельно осмотрела темноту и увидела свои рисунки – страницы, которые Табита Хаттер показала ей из новой книги «Поискового Движка». Она не понимала, как кто-то мог смотреть на такую работу и верить в ее невиновность: все эти утопленные дети, порывы снега, леденцы и безнадежность. Скоро ее отправят в тюрьму, и будет слишком поздно что-то делать для Вейна. Они отправят ее в тюрьму, и Вик не винила ни в чем полицейских. Наоборот, она подозревала Хаттер в слабости, что та не надела на нее наручники.
Ее вес продавил матрац. Луи бросил деньги и мобильный телефон посреди покрывала, и теперь они, соскользнув к ней, остановились у ее бедра. Ей хотелось, чтобы кто-то позвонил – сказал что делать; сказал, что все шло нормально. Затем она поняла, что так оно и было.
Она взяла телефон Луи, ушла в ванную и закрыла дверь. Тут имелся противоположный выход, ведущий в ванную Вейна. Вик направилась к другой двери, чтобы закрыть ее, но остановилась.
Он был там. Вейн находился в своей комнате, под кроватью. Он смотрел на нее. Его лицо было бледным и напуганным. Ей показалось, что ее лягнул в грудь мул. Сердце сильно билось за грудиной. Она взглянула под кровать еще раз. Там лежала на боку игрушечная обезьяна. Ее стеклянные коричневые глаза были полны отчаяния. Вик закрыла дверь в комнату, затем постояла, прислонив к ней лоб и ожидая, когда восстановится дыхание. Закрыв глаза, она увидела внутренним взором телефонный номер Мэгги Ли – 888, дату дня ее рождения и буквы ФУФУ. Вик была уверена, что Мэгги заплатила хорошие деньги за номер… Она хотела, чтобы Вик запомнила его. Возможно, она знала, что Макквин после первой встречи отвернется от нее. Тут присутствовали все виды «может быть», но Вик заботило только одно – что ее сын пока был жив.
