Вейн почувствовал металлическую головку молота на своих коленях и, взглянув на нее, подумал: возможно. Взять молот и ударить им по голове отца. Когда Вейн представил себе звук, который сделает молоток, – глубокий пустой треск стали о кость, – он изогнулся от удовольствия. Вонзить его в центр симпатичного, самодовольного и сучьего лица Табиты Хаттер, разбить ее очки, выбить зубы в лживом рту. Это будет забавно. Мысль, что ее полные губы окрасятся кровью, наполнила его каким-то эротическим зарядом. Справившись с ней, он мог бы пойти в лес – к утесу, где находился каменный тоннель в Страну Рождества. Он мог бы бить молотом, махать им до тех пор, пока камень не начнет колоться, пока не образуется трещина, в которую он сможет пролезть. Махать молотом, пока он не откроет мир, не сделает пространство, чтобы проползти в него, вернуться в царство мысли, где его ожидали дети.
Но пока он думал о такой возможности – фантазировал об этом, – отец убрал руку с его колена и взял молоток.
– А он тебе зачем? – спросила Табита, отстегивая ремень безопасности.
Ветер гулял по соснам. Ангелы покачивались. Серебристые шары превращали свет в яркие полихромные лучи.
Луи сошел с дороги и зашагал вниз по откосу. Он поднял голову – у него теперь был один нормальный подбородок – и бросил взгляд мудрой черепахи на украшения, висевшие на ветвях. Чуть позже он снял одного белого ангела, дувшего в золотую трубу, поставил на камень и разбил его молотком.
Прозвучал краткий вопль в бушевавшей статике радио.
– Луи? – удивленно спросила Табита, обходившая перед грузовика.
Вейн подумал, что если бы он сел за руль и завел бы тягач, то мог бы переехать ее. Представив себе звук ее черепа, ударившегося о решетку радиатора, он начал улыбаться. Идея была довольно заманчивой. Но затем Хаттер ушла под защиту деревьев. Он быстро поморгал, освобождаясь от ужасного, зловещего и чудесного видения, а затем спрыгнул с подножки грузовика.
Поднявшийся ветер ерошил его волосы.
Луи сорвал блестящее серебряное украшение – большой шар, пригодный для софтбола, подбросил его в воздух и ударил по нему молотком, как по бейсбольному мячу. Блестящая сфера взорвалась в красивых брызгах опалового стекла и кусочках медной проволоки.
Вейн стоял у грузовика и наблюдал за происходящими событиями. Сквозь громкий рев статики он услышал хор детей, певших рождественскую песню. Они пели о верности. Их голоса были далекими, но чистыми и сладкими.
Луи смял керамическую елку, несколько оловянных снежинок и искрившуюся золотым блеском китайскую сливу. Немного вспотев, он снял свою фланелевую куртку.
– Луи, – вновь спросила Табита, глядя на него с вершины откоса, – зачем ты это делаешь?
– Потому что одна из этих игрушек принадлежат ему, – ответил Луи и кивнул на Вейна. – Вик вернула ему почти все, но я хочу отдать остальное.
Ветер начал завывать. Деревья стали раскачиваться. Это походило на маленькое сражение, когда сосны клонились взад и вперед. В воздух поднялись сосновые иглы и сухая листва.
– Что я должна делать? – спросила Табита.
– Как минимум? Не арестовывай меня.
Он отвернулся от нее и нашел очередное украшение. Оно разбилось с музыкальным звоном.
Табита посмотрела на Вейна.
– Я никогда не останавливалась на минимуме. Хочешь помочь? Выглядит забавно, верно?
Вейн был вынужден признать, что выглядело забавно.
Она использовала рукоятку пистолета. Мальчик – камень. Звуки рождественского хора, звучавшего в машине, усилились. Табита заметила это и бросила беспокойный удивленный взгляд на грузовик. Луи игнорировал данный факт, продолжая крушить стеклянные рождественские венки и проволочных клоунов. Через несколько секунд белый шум снова возрос по громкости, похоронив под собой песню.
Вейн разбивал ангелов с трубами, с арфами, с руками, сложенными для молитвы. Он уничтожил Санту и всех его оленей, всех его эльфов. Сначала он смеялся. Через некоторое время это перестало быть забавным. Потом у него начали болеть зубы. Лицо казалось то горячим, то холодным, обжигающим, ледяным и снова горячим. Он не знал, почему так происходит, и не думал об этом много.
Он замахнулся синим куском сланца, чтобы разбить керамического ягненка, когда вдруг краем глаза заметил какое-то движение. Мальчик поднял голову и увидел девочку, стоявшую у руин бывшего Дома саней. На ней была грязная ночнушка. Когда-то одежда была белой, но теперь ее покрывали многочисленные следы засохшей крови. Волосы были жутко спутаны. Ее бледное милое лицо покрывали синяки. Она молча плакала. Ноги были окровавлены.
– На помаш, – прошептала она.
Звук почти терялся в шепчущем ветре.
– На помаш.
Вейн никогда не слышал русских слов на помощь, но понимал, о чем она говорила.
Табита заметила, что Вейн на что-то смотрит. Повернув голову, она тоже увидела девочку.
– О мой бог, – тихо сказала она. – Луи. Луи!
Кармоди посмотрел на Марту Грегорски, пропавшую в 1992 году. Ей было двенадцать лет, когда она исчезла из отеля в Бостоне, и двенадцать сейчас – через два десятилетия. Луи наблюдал за ней без особого удивления. Он выглядел серым и уставшим. Пот стекал по похудевшим щекам.
– Я должен найти остальное, Табби, – сказал Луи. – Ты поможешь ей?
Табита бросила на него испуганный изумленный взгляд. Она сунула оружие в кобуру, повернулась и быстро пошла по упавшей листве.
Позади Марты из-за куста вышел мальчик с черными волосами, лет десяти, в грязной сине-красной форме охранника древнего Тауэра. Под удивленными и напуганными глазами Брэда Макколи чернели синяки. Он искоса посмотрел на Марту, и его грудь начала набухать рыданиями.
Глядя на них обоих, Вейн покачнулся на каблуках. В его сне прошлой ночью Брэд тоже носил наряд лейб-гвардейца. У Вейна закружилась голова. Но когда он покачнулся на каблуках – и был близок к падению, – отец поймал его сзади, поместив на плечо мальчика массивную руку. Эти руки не подходили к телу Нового Луи, заставляя его большую неуклюжую фигуру выглядеть плохо составленной вместе.
– Эй, парень, – сказал Луи. – Если хочешь, можешь вытереть лицо о мою рубашку.
– Что? – спросил Вейн.
– Не плачь, сынок.
Луи поддержал его другой рукой. В ней лежали керамические осколки разбитой луны.
– Ты уже плачешь пару минут. Я так понимаю, что эта игрушка была твоей, верно?
Вейн чувствовал, что у него конвульсивно дергаются плечи. Он попытался ответить, но из горла ничего не выходило. Слезы на щеках горели на холодном ветру. Его самоконтроль закончился, и он уткнулся лицом в живот отца, скучая на мгновение по старому Луи с его комфортной медвежьей массой.
– Прости меня, – прошептал он.
