– Отпустите, – прошептала она.
– Место для Джосайи Джона Торнтона в Стране Рождества, – сказал Чарли Мэнкс. – А для тебя имеется комната в Доме сна. Человек в противогазе знает, что делать с тобой. Прими пряничный дым и научись любить его. Тебе нельзя вместе с нами в Страну Рождества. Конечно, я мог бы это сделать, но человек в противогазе думает иначе. Он дарует тебе милость.
– Помогите! – вскричала Эллен.
Только крика не получилось. Скорее, вышел какой-то шепот.
– Помогите мне!
Голос пропал окончательно.
– Я видел Джосайю на Кладбище Того, Что Могло Бы Быть. Ему нужно прокатиться в «Призраке». Он будет вечно счастлив в Стране Рождества. Мир не сможет погубить его там, потому что Страна находится не в этом мире. Она в моей голове. Детям ничего не угрожает в моей голове. Знаешь, я видел сон о Стране Рождества. Я вижу сны о ней, но хожу где-то рядом и не могу добраться до края тоннеля. Я слышу поющих детей, но не могу попасть в их мир. Слышу, как они зовут меня, однако тоннель не кончается. Мне нужен «Призрак». Мне нужна машина.
Его язык выскользнул изо рта – коричневый, блестящий и неприличный. Он облизал сухие губы и отпустил руку Эллен.
– Помогите, – шептала она. – Помогите, помогите. Помогите!
Ей пришлось повторять это снова и снова. Наконец она смогла произнести просьбу достаточно громко, чтобы кто-то услышал ее. Она выбежала через дверь в коридор, крича изо всех сил. Ее мягкие туфли на плоской подошве оставляли за собой ярко-красные следы.
Через десять минут пара офицеров в защитных костюмах привязали Мэнкса к кровати – на тот случай, если он снова откроет глаза и попытается встать. Но доктор, пришедший осмотреть его, велел отвязать пациента.
– Этот парень находится в койке с 2001 года. Его нужно поворачивать четыре раза в день, чтобы помешать образованию пролежней. Не считай мы его «овощем», он все равно был бы слишком слабым, чтобы пойти куда-то. После семи лет мышечной атрофии я сомневаюсь, что он мог бы сесть самостоятельно.
Эллен стояла у дверей и слушала вердикт доктора. Если Мэнкс снова откроет глаза, она планировала первой бежать из палаты. Но когда док высказал свое мнение, она подошла к нему на негнущихся ногах и откинула рукав с правого запястья, чтобы показать синяки в том месте, где Мэнкс схватил ее.
– Это мог сделать человек, который слишком слаб, чтобы сесть? Я думала, он вырвет мою руку из сустава.
Ее ноги болели так же сильно, как посиневшая рука. Она сняла намокшие в крови колготки и омыла ноги горячей водой с антибактериальным мылом, так что едва не ошпарилась. Эллен ходила теперь в кроссовках. Ее тапочки валялись в мусорнике. Даже если бы их можно было сохранить, она вряд ли надела бы их снова.
Доктор, молодой индиец по имени Патель, послал ей смущенный извиняющийся взгляд и склонился, чтобы посветить фонариком в глаза Мэнкса. Зрачки Чарльза не расширялись. Патель подвигал фонариком, но глаза Мэнкса оставались фиксированными на точке за левым ухом доктора. Тот хлопнул в ладоши в дюйме от носа пациента. Мэнкс даже не моргнул. Патель мягко закрыл глаза старика и проверил показания электрокардиограммы.
– Показания аналогичны последней дюжине графиков ЭКГ, – произнес доктор. – Пациент имеет девятку по шкале Глазго: медленную альфа-волновую активность, соответствующую альфа-коме. Скорее всего, он просто говорил во сне, сестра. Это случается с «овощами», такими как этот парень.
– Он открыл глаза, – сказала Эллен. – Этот тип смотрел на меня. Он знает мое имя. Он знает имя моего сына.
– А вы никогда не говорили около него с другими сестрами? – спросил Патель. – Не сообщали того, что он мог бессознательно услышать? Наверное, вы сказали какой-нибудь сестре: «Слушай, мой сын недавно выиграл конкурс произношения слов по буквам». Мэнкс услышал ваши слова и повторил их в середине сна.
Она кивнула, но часть ее мозга размышляла. Он знает среднее имя Джосайи. В этом она была уверена, хотя никому не говорила таких подробностей в госпитале. Место для Джосайи Джона Торнтона в Стране Рождества, сказал ей Чарли Мэнкс. А для тебя имеется комната в Доме сна.
– Я так и не ввела ему кровь, – сказала она. – У него уже две недели анемия. Подхватил инфекцию мочевого тракта через катетер. Я принесу свежий пакет.
– Не беспокойтесь об этом. Я сам дам кровь старому вампиру. Послушайте, вы сильно испугались. Забудьте о работе. Идите домой. Вам остался только час до смены? На сегодня вы свободны. И возьмите себе завтра выходной. Пройдитесь по магазинам. Займитесь семьей. Перестаньте думать о сегодняшнем инциденте и расслабьтесь. Это Рождество, сестра Торнтон.
Доктор подмигнул ей.
– Вы знаете, что это самое чудесное время года?
Самый Короткий Путь
1986–1989
Хаверхилл, штат Массачусетс
Лето 1986
Проказнице было девять лет, когда она впервые проехала по закрытому мосту, пересекавшему расстояние между Потерянным и Найденным.
Это произошло следующим образом: они только что вернулись с озера, и Проказница находилась в своей спальне, наклеивая постер Дэвида Хассельхоффа – черная кожаная куртка, усмешка с ямочками на щеках, скрещенные руки и неизменный КИТТ (машина с искусственным интеллектом), – когда она услышала истерический крик из комнаты ее родителей.
Проказница упиралась ногой в изголовье кровати, прижимала постер грудью к стене и закрепляла углы коричневой лентой. Она замерла, склонив голову набок, прислушиваясь, без какой-либо тревоги, просто удивляясь, что ее мать подняла шум по какой-то причине. Похоже, она что-то потеряла.
– Он был у меня, – закричала мать. – Я знаю, что был!
– Может, ты сняла его у воды? – спрашивал Крис Макквин. – Прежде чем пойти купаться? Он был у тебя вчера вечером?
– Я уже говорила тебе, что не плавала.
– Может, ты сняла его, когда наносила лосьон для загара.
Они продолжали обмениваться сходными репликами, и Проказница решила не обращать на них внимания. К девяти годам жизни она научилась не тревожиться из-за вспышек материнского гнева. Припадки смеха и взвинченные крики переменчивой Линды Макквин стали фоновым звуковым сопровождением повседневной жизни Проказницы. Она почти не замечала их.
Разгладив постер и заклеив последний угол, она отступила назад, чтобы полюбоваться работой. Дэвид Хассельхофф смотрелся круто. Она нахмурилась, решая, был ли криво повешен плакат, когда вдруг услышала громкое хлопанье двери и другой разгневанный крик – снова ее матери. Потом зазвучал голос отца.
– Я не знал, что мы дойдем до этого, – сказал он. – Прямо как по сигналу.
– У меня был только один вопрос: проверил ли ты ванну. Ты сказал, что проверил. Осмотрел каждую полку. Ты вообще заходил туда?
– Не знаю. Возможно, нет. Но это не важно, потому что ты не оставляла его в ванной. Линда, тебе самой известно, что ты не оставляла браслет в ванной. Ты забыла его вчера на пляже. Вы с Региной Ройсон приняли столько солнца и маргариты, что ты расслабилась, совсем забыла о дочери и заснула. А когда проснулась, то поняла, что происходит. Но прошел уже час, как ты должна была забрать ее из дневного лагеря…
