– Мы только что прошли хорошую часть.
* * *
Вик плыла.
Она находилась под водой – скорее всего, в озере. Она опустилась почти до самого дна, где мир выглядел медленным и темным. Вик не чувствовала потребности в воздухе. Она не осознавала, что задерживает дыхание. Ей всегда нравилось плавать глубоко, в молчаливом покое, в затененной обители рыб.
Вик могла оставаться здесь вечно – например, форелью, – но Вейн звал ее с поверхностного мира. Его голос доносился к ней издалека, однако, несмотря на это, она слышала в нем настойчивость. Он не просто звал ее, а кричал. Требовалось усилие, чтобы подняться к поверхности. Ее руки и ноги не хотели двигаться. Она сосредоточилась на одной руке – на ее движениях в воде. Раскрывала пальцы. Сжимала их и снова раскрывала.
Она почувствовала под ладонью траву. Вик лежала в грязи на животе, хотя чувство нахождения под водой оставалось. Она не могла понять, как распласталась – ха-ха-ха – во дворе. Не могла вспомнить, что ее ударило. А ведь что-то ударило. Ей трудно было поднять голову.
– Ты меня слышишь, мисс Хитрые трусики? – спросил кто-то стоявший над ней.
Вик слышала, только не могла понять, что он говорит. Это казалось несущественным. Важен был Вейн. Она слышала, как сын выкрикивал ее имя. Она была уверена в этом. Он будто бы кричал в ее костях. Ей следовало встать и убедиться, что с ним все в порядке.
Вик хотела подняться на четвереньки, но Мэнкс ударил ее в плечо своим серебристым молотом. Она услышала треск костей, и рука под ней подкосилась. Она упала, вонзив подбородок в землю.
– Я не говорил, что ты можешь встать. Я спросил тебя, слушаешь ли ты. Тебе придется выслушать меня.
Мэнкс. Смерть не забрала его. Мэнкс и «Роллс-Ройс» были здесь, а Вейн находился в автомобиле. Этот последний факт она знала с такой же определенностью, с какой помнила свое имя. Хотя она не видела Вейна примерно полчаса. Ее сын сидел в машине, и она должна была выпустить его.
Вик снова начала приподниматься, и Чарли Мэнкс опять обрушил на нее свой серебристый молот. Старик ударил ее в спину, и она услышала, как позвоночник хрустнул, словно кто-то наступил на игрушку, – треск дешевого пластика. Грубая сила удара выбила из нее воздух и бросила обратно на живот.
Вейн снова закричал. Теперь без слов.
Вик хотела посмотреть на него – сориентироваться, – но она не могла поднять голову. Ее голова казалась странной и тяжелой, неподъемной. Тонкой шее было не выдержать такой вес. Шлем, подумала она. На ней все еще были шлем и куртка Луи.
Куртка Луи!
Вик пошевелила одной ногой и подтянула колено вверх. Первая часть плана подняться с земли была выполнена. Она чувствовала грязь под собой и дрожавшую мышцу на задней части бедра. Вик слышала, как Мэнкс вторым ударом раздробил ее позвоночник, и теперь она не могла понять, почему все еще чувствует ноги. Почему не корчится от боли? Больше всего у нее болели колени, уставшие после того, как она протолкала байк полмили. Все ныло и скрипело, но ничего не было сломано. Даже плечо, треск которого она слышала. Вик сделала содрогающийся вдох, и ребра позволили ей это, хотя мгновением ранее они трескались, как ветви во время бури.
Все кости остались целыми. Под сильными ударами молота трещали и щелкали кевларовые пластины, закрепленные на спине и плечах громоздкой мотоциклетной куртки. Луи говорил, что при такой защите можно было врезаться в телефонный столб на двадцати милях в час и все же подняться в седло.
При следующем ударе Мэнкса она закричала – больше от удивления, чем от боли. Раздался совсем другой треск.
– Ты должна отвечать, когда я обращаюсь к тебе, – произнес Мэнкс.
Весь бок пульсировал. Она почувствовала удар очень сильно. Однако треск означал только то, что лопнула еще одна пластина. Ее голова была почти ясной. Вик подумала, если сделает усилие, то сможет подняться на ноги.
Нет, ты не сможешь, – сказал ее отец. Он будто шептал ей на ухо. – Оставайтся лежать. Пусть он повеселится. Еще не время, Проказница.
Она порвала со своим отцом. И ни о чем его не просила. Те немногие разговоры, что у них бывали, старалась закончить как можно быстрее. Не хотела слышать о нем. Но теперь он находился с ней и говорил все тем же спокойным размеренным тоном, которым объяснял, как запустить низкий мяч или чем важен Хэнк Уильямс.
«Он думает, что реально хорошо тебя вырубил, малышка. Он думает, что с тобой покончено. Если ты сейчас встанешь, Мэнкс поймет, что его дела не так однозначны, как он думает. И тогда он снова возьмется за тебя. Не спеши. Выжди правильный момент. Ты поймешь, когда он наступит».
Голос ее отца и куртка возлюбленного. Она вдруг поняла, что два главных человека в ее жизни все время присматривали за ней. Она думала, что им обоим было лучше без нее, а ей – без них. Но теперь здесь, в грязи, до нее дошло, что на самом деле она никогда без них не оставалась.
– Ты слышишь меня? – спросил Мэнкс. – Ты слышишь мой голос?
Она не ответила. Лежала совершенно неподвижно.
– Может, да, а может, и нет, – произнес он после краткого размышления.
Вик не слышала его более десяти лет, но тот все еще говорил протяжно и медленно, как придурок-деревенщина.
– Какой же шлюхой ты выглядишь, валяясь в грязи в своих откровенных джинсовых шортах. Я помню время – не такое уж далекое, – когда даже шлюхи стыдились показываться на публике одетыми, как ты. Они не расставляли ноги, оседлав мотоциклы, в непристойной пародии на сексуальный акт.
Он помолчал, затем продолжил:
– А в прошлый раз ты приехала на велосипеде. Я не забыл. И не забыл про мост. Этот мотоцикл тоже особенный? Мне известно об особых видах транспорта, Виктория Макквин. И известно о секретных дорогах. Надеюсь, ты поездила по ним, сколько душе было угодно. Теперь ты больше не будешь колесить по тайным трассам.
Он хряснул молотом по ее пояснице. Это походило на удар бейсбольной биты по почкам. Она закричала сквозь сжатые зубы. Ее внутренности казались отбитыми и превратившимися в желе. Там не было защитной пластины. Все остальные удары отличались от этого. Еще такой подарок, и ей понадобятся костыли, чтобы подняться на ноги. Еще такой урон, и она будет писаться кровью.
– Ты больше не поедешь в бар или в аптеку за лекарствами для своей больной головы. Я все о тебе знаю, Виктория Макквин! Мисс лгунья! Похотливая дрянь! Я знаю, что ты жалкая пьяница и негодная мать! Что ты побывала в психушке. У тебя внебрачный сын. Это, конечно, обычно для отъявленных шлюх. Просто стыдно думать, что мы живем в мире, где таким давалкам, как ты, позволено иметь детей. Отлично! Твой мальчик теперь будет со мной. Своей мерзкой ложью ты украла у меня моих мальчиков и девочек. А теперь я заявляю права на твоего ребенка.
Внутренности Вик завязались узлом. Ей стало так плохо, словно ее снова ударили молотом. Она боялась, что ее вырвет прямо в шлем. Правая рука прижималась к боку – к больному месту в животе. Пальцы отследили контур какого-то предмета, лежавшего в кармане куртки, – предмета серповидной формы.
