Старообрядцев, естественно, беспокоил вопрос, каким образом будут венчать на царство Ивана и Петра. Хованский постарался успокоить Никиту Пустосвята и его сподвижников:
— Я вам говорил прежде сего, что царей государей станут венчать по-старому.
Разумеется, князь обманывал легковерных «отцов». Для него важно было, с одной стороны, поднять свой престиж в стрелецкой среде, а с другой — обеспечить сохранение порядка в столице.
Сразу же после совещания патриарх Иоаким, испугавшись, что «будет лишен славы и сана своего», начал подкупать выборных от стрелецких полков, «повелел поить их разными питьями» и посылал «дары великие, чтобы не поборники были православию». Эти действия принесли свои плоды; по свидетельству Саввы Романова, патриарх «тако иных слабоумных улести в свою волю».
Тем временем в стрелецких полках происходил сбор подписей под раскольнической челобитной. Приверженцев новой веры и ревнителей старообрядчества набралось примерно поровну. Кроме того, многие стрельцы-раскольники тоже не желали подписывать опасный документ:
— Нам за что прикладывать? Мы отвечать против челобитной не умеем и как руки приложить, так и ответ давать против патриарха и властей. А всё то дело не наше, сие дело патриаршее; мы и без рук рады тут быть да стоять за православную веру и смотреть правду, а по-старому не дадим жечь да мучить.
Таким образом, значительная часть стрельцов изначально отказалась от активного участия в раскольническом движении. Впоследствии колебания в стрелецкой среде были умело использованы царевной Софьей.
Утром 3 июля стрелецкие представители отправились к Хованскому с вопросом: когда расколоучителям следует прийти на собор? До князя уже дошли слухи о спорах среди стрельцов, поэтому он решил уточнить позицию выборных:
— Приказали мне цари государи вас вопросить, все ли вы полки заедино хотите стоять за старую христианскую веру?
Ответ был единодушным:
— Мы, государь, царский боярин, все полки и чернослободцы заедино рады стоять за старую православную христианскую веру. Не только стоять, но и умереть готовы!
Хованский передал Софье ответ стрелецких выборных и получил приказ идти с ними к патриарху. К группе стрельцов присоединились несколько ревностных раскольников из московских черных (не освобождавшихся от налогов, то есть непривилегированных) слобод. Патриарх вышел к ним навстречу; выборные склонились к его руке для благословения, но чернослободцы их примеру не последовали.
— Зачем, братия, — спросил Иоаким, — пришли к нашему смирению и чего от нас требуете?
От имени стрельцов ответил Хованский:
— Пришли, государь святейший патриарх, к твоему благословению всяких чинов люди побить челом о исправлении православной веры христианской, чтоб служба была в соборной церкви по старым книгам.
Далее произошел диспут, который стал прологом соборных прений о вере. От имени раскольников говорили стрелец Алексей Юдин и чернослободцы Павел Даниловец и Савва Романов. Их оппонентами были патриарх и нижегородский митрополит.
— Что за ересь и хула двумя перстами креститься? — вопрошал Даниловец. — За что тут жечь и пытать?
Патриарх отвечал не очень убедительно, явно искажая факты:
— Мы за крест и молитву в срубах не жжем и не пытаем; мы за то жжем, что нас еретиками называете и не повинуетесь святой соборной и апостольской Церкви; а кто как хочет, так и крестится — двумя ли перстами, тремя ли или всею дланью, то всё едино, лишь бы знамение на себе вообразить, и мы о том не истязуем.
То же утверждал митрополит:
— Мы никогда за крест и молитву не жжем, но за их, раскольников, непокорство, что возмущают народ в храмы не ходить и не исповедуются у священников и тем множество народу от Церкви отлучили.
Савва Романов, служивший прежде в нижегородской митрополии, быстро уличил бывшего начальника во лжи, приведя факты, как в Нижнем Новгороде людей пытают, жгут и сажают в тюрьму «за двоеперстие и творение молитвы по-старому».
Потом начался спор патриарха с Даниловцем и Романовым по поводу никонианского искажения священных текстов, причем мнение официальной Церкви показалось присутствовавшим при диспуте стрельцам неубедительным:
— Вот, патриарх против двоих человек ответу не дал, лишь только нас вином да медом поить знает, а нам против правды стоять будет.
Диспут, окончившийся безрезультатно, продемонстрировал напористость старообрядцев и неуверенность церковных иерархов. Конечно, архиереев страшили поддерживавшие раскольников стрелецкие полки, остававшиеся фактическими хозяевами в столице.
После диспута Хованский, продолжая заискивать перед стрельцами и староверами, поцеловал Павла Даниловца в голову со словами:
— Не знал я, малый, тебя до сей поры.
Соборные прения о вере были назначены на 5 июля. Раскольники требовали, чтобы собор состоялся на Красной площади в присутствии множества народа, однако Софья распорядилась провести его в Грановитой палате, тем самым ограничив число участвовавших в нем староверов и поддерживавших их стрельцов и посадских. Хованский пытался запугать Софью, предостерегая, «чтоб великие государи и они, царевны, в Грановитую палату с патриархом и со властьми не ходили», а то «им от народа не быти живым». Но Софья решительно ответила:
— Если и так, то будь воля Божия; однако не оставлю я святой Церкви и ее пастыря, пойду туда!
Хованский продолжал запугивать бояр, напоминая о кровавых событиях 15–17 мая:
— Прошу вас, пожалуйте, попросите вы у нее, государыни, милости, чтобы она, государыня, в Грановитую палату с патриархом идти не благоволила. А если она, государыня, и вас не послушает и в Грановитую с патриархом и со властьми пойдет — то вам буди известно, что при них и нам быти всем побитым так же, как и недавными часы вашу братию побили, а домы наши разграбят!
Перепуганные бояре стали умолять Софью, «дабы она, великая государыня… в Грановитую идти не изволила и себя бы и их от напрасныя смерти свободила». Но царевна от своего решения не отказалась. Впрочем, ее поступок вызван не только смелостью, но и политическим расчетом, основанным на знании ситуации. Сразу же после первой попытки Хованского припугнуть ее расправой Софья тайно призвала к себе выборных от стрелецких полков и, «государскою их милостию обнадежа, князь Ивановы страхи предложила», то есть сообщила об опасениях (или угрозах?) начальника Приказа надворной пехоты. Выборные дружно заверили царевну, что у стрельцов даже не возникала мысль о возможности причинения вреда членам царской семьи.
Тем временем патриарх с архиепископом Холмогорским Афанасием и епископом Тамбовским Леонтием приготовили «множество книг святых древних письменных греческих и славенских», написанных на пергамене и печатных. С помощью этих текстов церковные иерархи собирались обличать учение раскольников. Когда патриарх и сопровождавшие его высшие церковнослужители с книгами пришли в Переднюю палату царского дворца, Софья провела с ними совещание «о укрощении возсвирепевшего народа». Между тем раскольники и поддерживавшие их толпы простонародья стали требовать скорейшего начала прений, о чем сообщил пришедший Хованский. Софья поднялась с места и в присутствии архиереев и членов царской семьи произнесла вдохновенную речь:
