Примерно тогда же государыня царевна распорядилась послать Ивану Хованскому царскую грамоту от 7 сентября о том, чтобы «давать заслуженные деньги московских полков надворной пехоте по тысяче рублев на неделю».
Как видим, правительство не забывало заботиться о стрельцах, чтобы не потерять влияния на эту серьезную военную силу. Слова грамоты о «заслуженном» жалованье вовсе не сочетаются с представлениями о стрельцах как о «ворах и изменниках». Здесь видна тонкая двойственная политика регентши.
Через два дня в столицу была послана еще одна царская грамота — распоряжение московским и городовым дворянам, а также московским стрельцам в связи с угрозой со стороны Польши быть в полках. Предписывалось объявить этот указ в Кремле на Постельном крыльце всем служилым людям, «которые ныне на Москве». В приложенной к грамоте росписи были перечислены московские стрелецкие полки, которые следовало послать в Киев, Новгород, Смоленск и другие города — в общей сложности 13 полков надворной пехоты и Московский выборный солдатский полк Родиона Жданова
— тот самый, который при прежнем командире Матвее Кровкове примкнул к мятежным стрельцам еще в самом начале восстания.
Если учесть, что в сентябре 1682 года в Москве находилось 19 стрелецких полков, получается, что правительство попыталось убрать из столицы две трети мятежного гарнизона. Хованский проигнорировал это распоряжение, не желая, разумеется, сокращать количество верных ему войск. Впрочем, он в любом случае не смог бы откомандировать в провинцию распоясавшихся стрельцов, которые чувствовали себя полными хозяевами в столице и к тому же не имели никакого желания отрываться от своих дворов, торговых лавок и прочей недвижимости. Отметим тонкий беспроигрышный ход Софьи: в случае выполнения данного указа из Москвы была бы удалена основная часть мятежников, а неподчинение Хованского этому требованию давало основание для обвинения его в государственной измене, что и было использовано впоследствии.
Тем временем жизнь двора в «государевом походе» шла своим чередом. 10 сентября в монастыре была отпразднована память чудотворца Саввы, а к вечеру царский «поезд» покинул стены обители и вернулся в Павловское. Здесь пробыли два дня, а затем перешли на Калязинскую дорогу и прибыли в село Хлябово на Икше. Оттуда по Троицкой дороге в ночь на 14 сентября прибыли в село Воздвиженское — как раз к храмовому празднику Воздвижения Креста Господня. Здесь тремя днями позже наступил ключевой момент в жизни Софьи Алексеевны, ознаменовавший упрочение ее власти.
Четырнадцатого сентября был принят царский указ о вызове в Воздвиженское всех бояр, окольничих, думных людей, стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов, которые должны были собраться к первому часу дня (то есть с восходом солнца) 18 сентября для торжественной встречи Семена Самойловича, сына малороссийского гетмана. Грамоты с приказом явиться в Воздвиженское были посланы и Ивану и Андрею Хованским. 16 сентября они отправились в путь, не подозревая, что едут навстречу своей гибели.
Старик Хованский двигался не спеша в сопровождении свиты из семидесяти человек, в основном стрелецких солдат и офицеров. К вечеру он остановился в патриаршем селе Пушкине, приказав разбить лагерь на крестьянском гумне, а. Андрей тем временем «поехал в деревню свою, от села Пушкина версты с две».
Непонятно, почему Иван Андреевич не захотел преодолеть это небольшое расстояние до поместья сына. Видимо, пожилого человека одолела дорожная усталость.
Наступило 17 сентября — день рождения и тезоименитства Софьи Алексеевны, которой исполнилось 25 лет. Знать и придворные уже наполняли Воздвиженское, спеша поздравить государыню царевну с днем ангела. Юные цари и всё остальное семейство «изволили божественные литоргии слушать в церкви Воздвижения честнаго креста. А за ними, великими государями, были бояря и окольничие, и думные и ближние люди в объяринных
[10] в цветных кафтанех». По окончании обедни Софья «изволила бояр, окольничих и думных людей жаловать водкою». Но настроение царевны вряд ли было праздничным: необходимо было поскорее завершить тяжелое и неприятное дело, от которого зависело спокойствие в столице и во всём государстве.
Сразу же после именинного угощения состоялось экстренное заседание Боярской думы с участием Софьи и царей. Думный дьяк Федор Шакловитый зачитал доклад:
— Великим государям ведомо учинилось, что боярин князь Иван Хованский, будучи в Приказе надворной пехоты, а сын его, боярин князь Андрей, в Судном приказе, всякие дела делали без великих государей указа, самовольством своим и противясь во всём великих государей указу; тою своею противностью и самовольством учинили великим государям многое бесчестие, а государству всему великие убытки, разоренье и тягость большую. Да сентября во второе число, во время бытности великих государей в Коломенском, объявилось на их дворе у передних ворот на них, князя Ивана и князя Андрея, подметное письмо.
Далее был оглашен уже известный нам донос на Хованских. Государи и сестра их царевна Софья Алексеевна, «слушав того письма», указали, и бояре приговорили: «По подлинному розыску и по явным свидетельствам и делам, которые они противностью своею чинили, и тому изветному письму согласно, казнить смертью».
Разумеется, никакого «подлинного розыска» и обнаружения «явных свидетельств» не было. К тому времени Шакловитый уже подготовил обстоятельно составленные смертные приговоры с перечислением всех действительных и мнимых провинностей князей Хованских. Решение об их казни было вынесено с нарушением всех норм судопроизводства — без допроса обвиняемых, показаний свидетелей и вообще без какого-либо предварительного следствия. Это была тщательно спланированная расправа над людьми, представлявшими опасность для государственного спокойствия, но не имевшими никаких реальных преступных замыслов.
Подчеркнем важную деталь: перед нами первое официальное упоминание о принятии Софьей царского указа наряду с братьями. Прежде все законодательные и распорядительные акты оформлялись только от имени царей Ивана и Петра.
Тотчас после вынесения решения о казни Хованских для их ареста был послан отряд боярина князя Михаила Ивановича Лыкова численностью около двухсот человек. Иван Андреевич со свитой был захвачен «на стану», то есть во временном лагере около Пушкина. Сопровождавших князя выборных стрельцов и боярских людей разоружили, связали и оставили в селе под присмотром тамошнего старосты. Вместе с Иваном Андреевичем на расправу повезли только «пущих заводчиков бунта» — рядовых надворной пехоты Алексея Юдина, Бориса Одинцова и еще троих стрельцов.
После ареста старшего Хованского отряд боярина Лыкова отправился на захват его сына в деревне на Клязьме, близ села Братовщино. Отряд Лыкова быстро окружил усадьбу Андрея Ивановича плотным кольцом, после чего сопротивление стало бессмысленным. Князь был схвачен вместе с находившимися при нем стрельцами. Связанных пленников присоединили к Ивану Хованскому с его подручными, посадили всех на лошадей и привезли в Воздвиженское. Здесь их уже ожидали члены Боярской думы, рассаженные на скамьях у передних ворот государева двора. Софья приказала не вводить Хованских в царский дворец и сама до конца дня не выходила из своих апартаментов. Видимо, царевне было слишком тяжело видеть людей, обреченных ею на смерть.
