Однако правительница прекрасно понимала, что обессиленная армия не в состоянии тем же летом предпринять новый поход. Несомненно, приведенные выше рекомендации были даны главнокомандующему только для того, чтобы продемонстрировать Польше, Австрии и Венеции готовность России продолжить выполнение союзнических обязательств (копии царского указа русским воеводам тогда же были отправлены союзникам). А последнее предписание Голицыну было дано уже с учетом реальной обстановки: «Если того учинить нельзя, то построить на Самаре и на Орели города и всякие тягости и запасы и ратных людей по рассмотрению оставить, чтоб вперед было ратям надежное пристанище, а неприятелям страх».
Шакловитый по поручению Софьи должен был «ратным людям сказать милость государскую пространно», а Самойловича «похвалить за его радение». Однако вслед за тем посланец правительницы объявил гетману в присутствии Голицына:
— Великим государям известно, что в степи, позади и по сторонам ваших обозов, жители малороссийских городов, ехавшие с харчами за обозом, сожгли конские кормы. Ты бы, гетман, про тот пожог велел розыскать со всяким радением и виноватых наказал немедленно, потому что то дело великое, чтоб от таких поступков немногих воров, дерзостных и бесстрашных, малороссийским жителям не нанеслось какого-нибудь неудобного слова.
Как видим, версия о причастности украинцев к поджогу степи уже утвердилась в правительственных кругах, однако донос с обвинениями в адрес самого гетмана еще не дошел до Москвы.
Четырнадцатого июля Голицын собрал военный совет для обсуждения рекомендаций царского указа и решения вопроса, что делать этим летом для воспрепятствования татарским вторжениям в Польшу или на Украину. Шакловитый как представитель правительницы на совете имел решающее слово. Он согласился с доводами Голицына о невозможности возобновления похода на Крым и предложил реализовать последнее предписание указа — построить крепость на реке Самаре. По окончании совещания посланник Софьи обратился к Самойловичу с неожиданным и прямолинейным вопросом:
— Зачем ты, как узнано, позволил зажечь степи?
— Я об этом даже не думал, — спокойно ответил гетман. — Поля горели, но о поджогах мне ничего не ведомо.
Казалось, инцидент исчерпан. После военного совета Голицын, Шакловитый, воеводы и старшие офицеры по приглашению Самойловича отправились обедать в гетманский шатер и после угощения по обычаю одаривали хозяина. Однако умный и проницательный гетман понимал, что над ним уже сгустились грозовые тучи.
Исполнив поручение правительницы, Шакловитый 16 июля отправился в обратный путь. Тем временем к армии уже спешил другой гонец с новым царским указом: Софья предписывала Голицыну созвать представителей старшины и объявить им, что «великие государи, по тому их челобитью, Ивану Самойлову, буде он им, старшине и всему войску малороссийскому, не годен, быть гетманом не указали и указали, у него великих государей знамя и булаву и всякие войсковые клейноты отобрав, послать его в великороссийские города за крепкою стражею, а на его место гетманом учинить, кого они, старшина, со всем войском малороссийским излюбят». Исполнение этого непростого дела было поручено Голицыну, «как Господь Бог вразумит и наставит». С. М. Соловьев справедливо замечает: «Из этого указа ясно видно, что в Москве смотрели на дело Самойловича как на чисто малороссийское, не убеждались доносом в его измене, но не хотели оставлять гетманом человека, возбудившего всеобщее неудовольствие».
Царский гонец прибыл в лагерь русской армии у реки Коломак к вечеру 21 июля. Получив указ правительницы, главнокомандующий приказал русским полковникам окружить и охранять до утра гетманский походный двор. Самойлович провел ночь в молитвах, ожидая гибели. Субботним утром 22 июля, когда зазвонили к заутрене, он отправился в походную церковь. Туда вскоре явилась генеральная старшина с полковниками, всю ночь заседавшая на совете. Самойловича под руки вывели из церкви со словами:
— Пан гетман, тебя требует войско.
У Самойловича не было сил держаться мужественно; он плакал, показывал на свои больные глаза и умолял отпустить его в монастырь на покаяние, чем только усиливал злобу старшины. Его посадили на деревянную телегу и повезли к Голицыну. По свидетельству Невилля, главнокомандующий организовал суд над низложенным гетманом. Самойлович «был приведен связанный в то место в войске, которое называлось шатром, то есть судебной палаткой, который всегда в московском войске находится рядом с расположением воеводы. Утром было приказано, чтобы офицеры и дворянство вместе явились к нему. Когда воеводы-бояре заняли места, привели гетмана, прочли ему указ царя и поставили на очную ставку с казаками, которых разыскали, которые обвинили его в сношениях с ханом и в тайных приказах о поджоге степи, которые он отдавал».
Однако в докладе Голицына государям о ходе разбирательства гетманского дела не говорится ни об очной ставке с «поджигателями», ни о прямом уличении Самойловича в предательстве. Если верить донесению главнокомандующего, представители казацкой старшины голословно заявили:
— Мы давно уже видели великие тягости от гетмана, а напоследок обнаружились и изменнические дела, о которых мы и донесли, служа их царским величествам.
Голицын счел своим долгом спросить:
— Не обвиняете ли вы гетмана, мстя ему какие-нибудь свои недружбы?
Старшина ответила:
— Хотя оскорбления, нанесенные гетманом народу и большей части из нас, и очень велики, однако мы не решились бы поступить с ним таким образом, если бы к тому же не присоединилась и измена, о которой, по нашей присяге, мы не можем умолчать. Кроме того, мы с большим трудом могли удержать народ, чтоб он не растерзал гетмана, так он стал всем ненавистен.
Главнокомандующий предоставил слово Самойловичу, который начал достаточно убедительно опровергать возведенные на него обвинения. Однако малороссийские полковники подняли шум, стали перебивать гетмана и угрожать ему немедленной расправой. Голицын вынужден был прекратить разбирательство и отдал Самойловича с его младшим сыном Яковом под охрану стрелецких полковников.
Двадцать пятого июля были организованы выборы нового гетмана. Утром в казацкий лагерь приехал Голицын с русскими воеводами, генералами и старшими офицерами. Был собран круг из двух тысяч малороссийских казаков; знатнейшие из них отправились с главнокомандующим в походную церковь, поставленную в поле рядом с казацким станом. После молебна перед церковью поставили покрытый ковром стол, на котором, разложили атрибуты гетманского достоинства: булаву, бунчук и знамя. Голицын встал на скамью и объявил казакам:
— Их царские величества дозволяют вам по вашему старому войсковому обычаю избрать гетмана. Каждый может свободно подать свой голос. Так пусть же все из вас объявят, кто нам люб.
На некоторое время воцарилось молчание, потом в толпе начали выкликать имя Мазепы. Некоторые называли генерального обозного Василия Дунина-Борковского, но их голоса были заглушены большинством. Уже вся толпа кричала: «Мазепу в гетманы!» Голицын задал вопрос представителям знатнейшего казачества: «Кого вы хотите гетманом?» Ответ был единодушным: «Мазепу!»
