— Надобно, чтоб великие послы о границе предлагали, а иные лишние разговоры отставили. Границу по реке Амуру определить положено, потому что во многих местах построены были со стороны царского величества на той реке остроги, и из давних лет та река принадлежит ко владению стороне царского величества.
— Даурия принадлежит его величеству богдыхану, — вновь доказывали цинские послы, — и границе следует быть за нею. А если русским послам не указано даже думать о такой границе, так и не о чем говорить. Пусть русский царь пришлет богдыхану других послов, которые уполномочены будут учредить справедливую границу.
Тут Головин выразил недоумение по поводу перемены настроения китайских дипломатических представителей:
— На вчерашнем съезде разговоры велись дружески, великие послы любезность и разум являли. Удивительно, что ныне они переменились и говорят столь грубо. Разве вы, великие послы, присланы от государя своего не для договоров вечного мира и разграничения земель?
Первый посол Сонгуту ответил на слова Головина тирадой на маньчжурском языке, а Жербийон перевел ее на латынь:
— Установить иной границы нам его величеством богдыханом не указано, и больше нам говорить с русскими послами не о чем. Если царь не пришлет других послов или если нынешнее посольство не согласится на границу за Даурией, то его величество богдыхан сам ее установит, а ныне к Албазину выслано ратных людей многое число.
Головин в ответ заметил:
— При посольских съездах нет обычая грозить войной. Если вы хотите войны, то объявите об этом прямо. Нам ваши ратные люди не страшны, о чем великие послы и сами ведают доподлинно.
Понимая латинский язык, Головин внимательно следил за переводом своих слов и неоднократно замечал, что Жербийон извращает его речи. Он предположил, что иезуит искажает также речи цинских послов, поэтому приказал толмачу Андрею Белободскому перевести свое последнее высказывание не на латынь, а на монгольский язык, который цинские послы понимали. Подозрения Головина оправдались: китайские уполномоченные, выслушав его речь по-монгольски, выразили удивление:
— Мы говорили только о границе, а о новом приводе наших войск никаких слов не было.
После этого цинские послы некоторое время обсуждали создавшуюся ситуацию по-маньчжурски, и никто из русских по незнанию этого языка не мог их понять. Однако Головин по мимике и жестикуляции уполномоченных не без основания решил, что те выражают презрение к иезуитам, вздумавшим вести странную игру. Русские предложили удалить коварных европейцев и отныне вести переговоры по-монгольски. Однако цинские представители не посмели нарушить предписания императора Канси, и иезуиты остались в роли переводчиков.
Впрочем, теперь часть своих речей китайские послы произносили по-монгольски, чтобы быть полностью уверенными, что информация дойдет до русской стороны без искажений. Но и на монгольском языке цинские представители продолжали настаивать на установлении границы по Байкалу. Головину пришлось предложить в качестве рубежа реку Быструю. Тогда китайцы объявили «последнее слово»:
— Пусть граница будет по город Нерчинск. Левой стороне, идя вниз по реке Шилке к Нерчинску, быть за царями, а правой стороне до реки Онона и самой реке Онону быть за его величеством богдыханом по реку Ингоду.
Это означало для России потерю всего Приамурья и значительной части Забайкалья. Головин решил ответить на эти явно неприемлемые условия шуткой:
— Благодарю вас, что вы не высылаете меня еще из Нерчинска.
В ходе дальнейшей дискуссии цинские послы подолгу молчали, давая понять, что говорить больше не о чем и им хотелось бы поскорее уехать. Тогда Головин внес новое предложение: провести границу по притоку Амура Зее, чтобы, начиная от нее, левому амурскому берегу быть за Россией, а правому — за Китаем. Цинские представители отвергли эту инициативу:
— Кроме Нерчинска далее границы мы чинить не будем, и обсуждать тут больше нечего. Нерчинск тоже стоит на земле его величества богдыхана, но он уступает этот город России, чтобы из него русские приходили торговать с Китаем.
Сославшись на позднее время, императорские послы начали готовиться к отъезду. Переговоры зашли в тупик: обе стороны не желали идти ни на какие уступки. После второго съезда китайцы приказали убрать свои шатры и заявили, что завершают свою миссию, поскольку позиция русских послов для них неприемлема. Головин с Власовым уехали в Нерчинск. Вскоре туда явились иезуиты с вопросом, какая будет уступка с русской стороны.
— Никакой, — ответил Головин.
Иезуиты начали тайно внушать Белободскому:
— Мы приводим китайцев ко всякой склонности, а то они обычаев политичных государств не знают и к войне склонность немалую имеют. Поставить границу по реку Зею они никогда не согласятся.
По приказу Головина толмач ответил иезуитам:
— За ваше радение об интересах их царских величеств будет вам милость великих государей. А войны русские не боятся.
В следующий раз монахи явились в Нерчинск с новыми предложениями:
- Китайские послы согласны на уступку — быть рубежу вниз по реке Шилке, по реку Черную. Правая сторона останется за китайцами, левая — за русскими, а от Нерчинска до реки Черной ходу семь дней, это уступка большая.
— Ниже Черной реки, — ответил Головин, — по обоим берегам Шилки построены русские острожки, которых уступить нельзя. Албазин стоит ниже Черной, от него до этой реки будет также дней семь или больше ходу.
Иезуиты продолжали настаивать:
— Богдыхан наказал своим послам ни за что не оставлять Албазина в русской стороне, об этом и речи быть не может. Есть там еще Аргунский острог, но в нем большого поселения нет, поэтому русским нетрудно будет уступить его в богдыханову сторону.
Между тем китайцы начали переманивать бурят и онкотов, находившихся в русском подданстве, под свою власть. Головин оказался в сложном положении. В донесении русским государям он сообщил, что, «видя соглашение китайских послов с изменниками и великое упорство в определении границ, боясь, чтоб китайцы, по объявлении войны, не побрали всех ясачных иноземцев в свое владение и не разорили Даурской земли», отправил к цинским представителям Андрея Белободского «с предложением границы по Албазин, и промыслы иметь в зийских местах сообща». Толмач объявил китайским вельможам:
— Великие послы соглашаются именем государей постановить границу на том месте, где построен Албазин. В Албазине городу и поселению никакому не быть с обеих сторон, нынешнее строение разорить и ратных людей вывезти.
— Мы не согласны, — ответили оппоненты. — Этих мер недостаточно. Своевольники русские люди соберутся и построят опять, хотя и не в том самом месте, но близ Албазина другие крепости. Так они и Албазин построили воровским обычаем, без царского указа.
Китайские послы со свитой сели на бусы и поплыли вниз по реке Шилке. На горных склонах вокруг Нерчинска появились вооруженные китайцы численностью до трех тысяч человек, которые разбили военный лагерь за полверсты до города. Головин со стрелецкими полками нерчинского гарнизона и с казачьей конницей вышел навстречу врагам и приготовился к бою. Обороняться в самом Нерчинске было нельзя, поскольку, как сообщал великий посол в донесении в Москву, «острог очень мал и худ и к воинскому промыслу безнадежен». Однако напасть китайцы не решились.
