Коготь даже обсудил эту проблему с Накором, но, видимо, выбрал для этого неудачного собеседника, так как наставник забросал его вопросами, вместо того чтобы дать ответы. Так что теперь Коготь был вынужден поинтересоваться:
— Мастер Масеус…
— Да?
— А такие полотна часто встречаются?
— Довольно часто, — ответил Масеус и добавил, смущенно откашлявшись: — Хотя они не всегда предназначены для широкой публики. Скорее, для частных коллекций. Вот скульптуры — совсем другое дело. Великих героев часто изображают полуобнаженными, и на их телах можно разглядеть раны в память о былых сражениях. Но меня не заботит, сможешь ли ты создать некое произведение на потеху скучающей знати, да и задатков скульптора, по-моему, в тебе не наблюдается. Мне важно научить тебя, Коготь, смотреть вглубь, а не поверхностно. — Он указал на мольберт, где все еще стоял портрет, и продолжил: — Ты ухватил сходство, правильно изобразил линии и изгибы их лица и одежды, но под складками ткани не чувствуется живого тела, костей и мускулов. Когда ты рисуешь портрет, то должен думать о теле под одеждой и о человеческой сущности своей модели: тогда ты одеваешь модель с помощью кистей и красок. А когда ты смотришь на обнаженную натуру, то видишь кости, хрящи и мускулы, которые одеваешь кожным покровом. Ты научишься это понимать. — И, улыбнувшись, что случалось с ним нечасто, наставник добавил: — Мы еще сделаем из тебя художника.
Думая о том, сколько сил ему придется потратить, чтобы уговорить Рондара позировать без одежды, Коготь спросил:
— Мне поискать другую модель?
— Об этом не беспокойся. Завтра я пришлю тебе кого-нибудь.
Коготь кивнул, думая о словах наставника, и медленно начал собирать кисти и краски.
Коготь поспешно вышел из кухни. С утра ему поручили приготовить завтрак, так что он поднялся на два часа раньше всех и все утро провел у плиты, пока его не сменила дневная команда. Сейчас ему предстояло вернуться к себе и встретить модель для новой картины, но Накор перехватил его на полпути и услал с очередным поручением, заверив, что с моделью он встретится позже.
Почти до самого вечера Коготь исполнял порученное Накором дело и теперь был готов вернуться к себе, чтобы наскоро принять ванну перед ужином. Но когда он добрался до комнаты, то увидел, что Рондар и Деметриус роются в принадлежащем ему деревянном сундуке.
— Что здесь творится? — возмутился юноша.
— Переезд, — ответил Рондар.
— Мы переезжаем?
— Ты переезжаешь, — уточнил Деметриус. — Не знаю почему, но мы только что получили приказ снести все твои пожитки в маленький домик у озера. Ты знаешь какой.
Коготь заулыбался. В этом домике ученики часто устраивали тайные свидания после занятий. Но улыбка его тут же померкла. Если ему отдали этот домик под жилье, значит, многие будут точить на него зуб.
Словно прочитав его мысли, Рондар сказал:
— Они смогут использовать конюшню.
— Он прав, — рассмеялся Деметриус. — На острове найдется еще немало укромных уголков. Я, например, люблю поплавать в темноте. Тихо, спокойно, и вода все еще теплая… — Он театрально закряхтел, поднимая сундук, но Коготь знал, что ноша хоть и велика, но не тяжела.
Коготь пропустил друзей вперед, а сам пристроился в хвосте.
— Где моя кровать?
— Ее перевезли еще час назад, — откликнулся Деметриус — Вместе с твоим рисовальным барахлом. Сундук просто не поместился в фургон с остальными вещами.
— С чего бы это? — удивился Коготь. — Вещей у меня немного, во всяком случае не столько, чтобы забить целый фургон.
Деметриус снова загадочно рассмеялся.
— Тебя ждет сюрприз.
Они подошли к пустому фургону и погрузили сундук, а уже через несколько минут тряслись по неровной дороге, ведущей из деревни к озеру, на берегу которого стоял маленький домик. Когда-то здесь жил какой-нибудь угольщик или лесничий, но по неизвестной причине уже много лет дом пустовал.
Приехав на место, Деметриус остановил лошадь, и Коготь выпрыгнул из фургона. Вместе с Рондаром он стащил сундук и понес в дом, Деметриус стоял на крыльце, придерживая дверь.
Перешагнув порог, Коготь замер как пригвожденный. И только тихо произнес:
— Чтоб меня…
— Вчера здесь навели чистоту наши девчонки, а мы с Рондаром перенесли все вещи, — сказал Деметриус.
— Но откуда все это? — поразился Коготь, обводя жестом комнату. Домик был просторный, гораздо больше той хижины, которую юноша делил с Магнусом. Очаг с вертелом и железным котелком на крючке ждал, когда в нем разведут огонь. Рядом стоял буфет, а в углу небольшой столик. У противоположной стены, возле двери, разместилась кровать, а за ней — большой деревянный гардероб. Рядом с гардеробом Коготь и Рондар втиснули сундук. Коготь открыл дверцы платяного шкафа и не удержался от восклицания:
— Надо же!
Внутри была аккуратно развешана чудесная одежда различных цветов и фасонов.
— Ну просто джентльмен, — изрек Рондар.
— Похоже на то, — поддакнул Деметриус. — Но ума не приложу, зачем ему селиться здесь.
Глядя на один из камзолов с уймой застежек, Коготь ответил:
— Чтобы самому научиться одеваться, наверное. Вы только посмотрите на эти вещи.
С деревянных вешалок и колышков свисали рейтузы, лосины, брюки, фуфайки, камзолы и жилеты. На полу гардероба были аккуратно расставлены полдюжины пар различной обуви — сапог и туфель.
Когда Коготь бросил взгляд в дальний угол комнаты, у него вырвался радостный крик:
— Книги!
Он пересек комнату, чтобы осмотреть корешки на полках.
— Все для меня новые, — тихо произнес он.
— Ладно, — сказал Деметриус, — нам пора отправляться на ужин. Мне было велено передать тебе, что ты какое-то время побудешь один. Сегодня тебе привезут кое-какой запас провизии, а после этого компании не жди.
Коготь понял, что расспрашивать дальше бесполезно. Все равно Деметриусу никто ничего не объяснил.
— Практикуйся, — велел Рондар, указывая на мольберт.
— Хорошо, — согласился Коготь. — Наверное, я здесь для того, чтобы сосредоточиться на живописи и на других дисциплинах.
— Еще увидимся, я уверен, — сказал Деметриус. — Пошевеливайся, Рондар. Нужно еще вернуть фургон в конюшню.
Приятели ушли, а Коготь присел к столу и начал осматриваться. Ему было странно думать, что это место, пусть и ненадолго, станет его домом. От этой мысли ему почему-то взгрустнулось. Никогда прежде он не жил один. Единственный раз остался наедине сам с собой на горе Шатана-Хиго, когда ждал видения.
Он тихо сидел, отдавшись грусти. Он помнил, чему его учили, и поэтому не позволил тоске по детству задержаться надолго — сейчас не время грустить. Он все равно не отказался от клятвы когда-нибудь отомстить за свой народ, но всему свой черед.
