Не бойся, Мелани. Я здесь.
Сглотнув комок, я толкнула дверь и вошла в кухню. Стоя спиной к двери, я нащупала выключатель и включила свет. Точечные светильники под потолком тускло вспыхнули, а затем один за другим погасли, словно нечто в комнате украло себе всю их энергию.
Я вновь ощутила его запах. Значит, он все еще здесь.
– Что тебе нужно? – спросила я.
Подойди сюда.
Я обвела взглядом полумрак кухни; на темных шкафах и столешницах лежали тусклые пятна света от уличных фонарей. Встав у настенной росписи с изображением коровы-лонгхорна, я увидела, что мой солдат прислонился к камину работы Адамса, правда, теперь там был лишь пустой воздух. Сделав глубокий вдох, я направилась к нему, стараясь не задеть при этом кухонный стол. Встав перед ним, но не глядя ему в лицо, я вместо этого сосредоточила взгляд на его руке, лежавшей на невидимой каминной полке. Свет уличного фонаря освещал тонкие светлые волоски на его пальцах.
– В чем дело? – прошептала я, не совсем понимая, почему. Мать не могла слышать нас из своей спальни. Зато мне не давала покоя темная дверь на противоположной стороне кухни, которая вела к черной лестнице.
Это там.
– Что именно?
То, что ты ищешь.
Я на миг растерянно посмотрела на сплошную стену.
– Не понимаю, о чем ты.
Волны скрывают всю нашу вину.
Я напрягла глаза, чтобы разглядеть в темноте его лицо, но оно было в тени.
– Это строчка с плиты на могиле моей бабушки. Что она значит?
Мой солдат вздохнул, а затем я ощутила нежное прикосновение пальцев к моему подбородку – такое легкое, что его можно было принять за дуновение воздуха, одновременно горячего и ледяного.
У меня тотчас перехватило дыхание. Я хотела отпрянуть и в то же время остаться на месте. За все эти годы, с того момента, когда я ребенком познакомилась с ним, он ни разу не прикоснулся ко мне. Что же изменилось, отчего, когда я вернулась в этот дом, он так осмелел?
Ты такая красивая, Мелани.
Месяцы борьбы с ухаживаниями Джека научили меня не терять головы.
– Кто ты? Как тебя зовут? Что за вина скрыта под волнами?
Он вновь прикоснулся ко мне. Не иначе как для того, чтобы я прекратила задавать вопросы. Теперь он стоял передо мной, обеими руками поглаживая мне шею. Я продолжала смотреть в пол, борясь с искушением отдаться во власть льду и жару, что дразнили мою кожу.
– Кого ты оберегал? – спросила я. Мой голос дрожал, но я была исполнена решимости узнать ответы.
Его пальцы замерли, и мне показалось, что я слышу, как он дышит, или же – кто знает? – это было дыхание дома, тихий мерный ритм неизвестного происхождения.
– Кого ты оберегал? – повторила я свой вопрос, но не успела договорить, как почувствовала, что он покидает меня.
Лампочки над моей головой вспыхнули снова, двери у меня за спиной со стуком распахнулись. Я обернулась. В дверном проеме стояла моя мать, на мое счастье, в коротком халатике, закрывавшем боˆльшую часть ее тела.
– Он был здесь, не так ли?
Я не стала притворяться, будто не знаю, кого она имеет в виду.
– Да. Он меня разбудил и привел сюда. – Я указала на стену позади себя. – Он сказал, мол, то, что я ищу, находится здесь. И даже процитировал последнюю строчку с могильного камня бабушки: «И волны прячут нашу вину».
Мать нахмурилась и шагнула ближе.
– Твои щеки пылают, а глаза блестят. – Она пристально посмотрела на меня. – Он прикасался к тебе?
Я кивнула и, вспомнив, как мне было приятно, покраснела еще больше.
– Да. Он делал это и раньше, несколько дней назад. Но он не делал мне больно.
Она покачала головой и села за стол:
– Разумеется. Он бы не посмел.
Я села напротив:
– Что ты имеешь в виду?
На ее губах играла легкая улыбка:
– Он джентльмен.
Я прикусила губу, с удивлением – и с облегчением – осознав, что мать единственная, с кем я могу говорить о таких вещах.
– Софи нашла в бабушкином столе дневник. Но я не думаю, что это ее. Софи считает, что ему, по крайней мере, лет сто, если не больше.
Мать выгнула бровь, ожидая, что я добавлю что-то еще.
– У меня пока не было возможности его прочитать, но когда я листала страницы, то наткнулась на запись про солдата-гессенца. И как, по мнению той, что вела дневник, он ее защищал. – Я в упор посмотрела на мать. – Похоже, он здесь давно защищает обитателей дома.
Она покачала головой.
– Не просто обитателей. Женщин. – Она снова нахмурилась. – Но то, что он сейчас прикасался к тебе… – Она прикусила нижнюю губу, как будто заставляя себя умолкнуть.
– Говори. – Мой голос прозвучал гораздо резче, чем я хотела. Увы, я слишком долго жила, мучаясь вопросами без ответов, и вряд смогу жить дальше, мучаясь еще одним.
– Это означает, что ты стала сильнее. Ты всегда была маяком, но теперь ты светишь еще ярче. – Ее пальцы беспокойно побарабанили по столу. – Этим потерянным душам, ищущим свет, найти тебя гораздо легче. Ты всегда должна быть начеку.
– Но какое это имеет отношение к тому, что он прикасался ко мне? – Взглянув на мои обнаженные руки, я увидела, что они покрыты гусиной кожей.
Мать подалась вперед:
– То, что они захотят питаться твоей силой, чтобы самим стать сильнее. И не только те, которые не причиняют нам никакого вреда.
Я вздрогнула, вспомнив, что случилось, когда я была одна в кухне.
– Когда ты была в Нью-Йорке, произошел один случай. Девушка с корабля… она была здесь. Она поцарапала меня. Но пришел солдат и прогнал ее.
Мать потрогала мою щеку. Ее большой палец нежно поглаживал мне кожу, лоб собрался тревожными складками. Я не стала отстраняться.
– Но почему сейчас? Что изменилось?
Она опустила руку, затем подвинула к себе сахарницу и, сосредоточив на ней взгляд, принялась двигать ее кругами по столу.
– Ты стала старше, твои способности сделались сильнее независимо от того, хочется тебе этого или нет, независимо от того, пользуешься ты ими или нет.
Я знала: она еще не закончила, и потому молчала, ожидая, что она скажет дальше.
– И потому, что я здесь. Мы вдвоем похожи на костер в темноте. Вещи не будут долго молчать. Спокойствие продлится недолго.
– Это то, чего нам хочется, я правильно поняла? Потому что тогда мы вынудим их уйти.
Сглотнув комок в горле, она кивнула и продолжила кругами водить по столу сахарницей.
