Ивонна подтолкнула ко мне с края стола пухлую папку.
– Я уже сделала. Я подумала, что, возможно, вам захочется прочитать больше. Это здесь, с остальными фотокопиями.
Я в изумлении посмотрела на нее:
– Вы удивительный человек, Ивонна. В самом деле.
Она широко улыбнулась, сверкнув идеальными зубными протезами.
– Я слышала это не раз. Думаю, именно поэтому мне платят большие деньги.
Я вновь рассмеялась:
– Когда мы с вами пойдем в ресторан, вы сами выберете десерт и напитки, хорошо?
– Я не сомневалась, что вы это предложите.
Она отодвинула вторую книгу, и я вновь уставилась на семейное древо.
Пробежав глазами поколения Гражданской войны, я сосредоточилась на поколении моего прапрадеда. Я просмотрела даты рождений, браков и смертей, не увидела ничего для себя нового или удивительного. Леонард Приоло женился на Сесилии Олстон в 1855 году, а их единственная дочь Роза появилась на свет в 1866 году. В 1890 году Роза Олстон Приоло вышла замуж за Шарля Маниго, а умерла в 1946 году. В 1900 году она родила мою бабушку Сару Олстон Маниго. Единственным любопытным фактом было то, что, очевидно, Сара вышла замуж за дальнего родственника по фамилии Приоло и тем самым вернула эту фамилию обратно в дом на Легар-стрит, пока ее дочь, моя мать Джинетт, не вышла замуж за Джеймса Миддлтона.
– Я надеялась найти упоминание о том, что у Розы была сестра, но на фамильном древе ее нет. – Я снова посмотрела на имя Розы. – Похоже, для этих Приоло было типично иметь только одного ребенка, дочь.
Я вспомнила детский плач и то, что Ребекка рассказала мне про выкидыш моей матери. Интересно, подумала я, была бы моя жизнь другой, будь у меня младший брат или сестра. Может, тогда моя мать не бросила бы меня?
– Похоже на то. А поскольку ваша мать родилась после тысяча девятьсот сорок пятого года, то, по всей видимости, ее решили завести в самый последний момент. Полагаю, вам повезло, что дом все еще принадлежит вашей семье, учитывая то, что на протяжении как минимум трех поколений в ней не было мужчин, которые могли бы его унаследовать.
– Вы правы, – сказала я, вновь ощутив странный приступ паники при мысли, что дом не мой. С другой стороны, он не был моим в течение очень долгого времени, и я привыкла говорить, что для меня это не имеет значения.
– Можно мне?.. – начала я.
Ивонна постучала пальцами по папке с ксерокопиями.
– Копии уже здесь. Я также сделала копии всех фотографий представителей вашего семейства, какие только нашла в ходе моих изысканий, на тот случай, если вы захотите соотнести лица с именами.
– Спасибо, это так любезно с вашей стороны! – Я посмотрела на часы. – К сожалению, у меня через полчаса показ, поэтому мне пора.
Я встала и начала складывать книги, затем взяла папку с ксерокопиями.
– Спасибо, Ивонна. Я позвоню вам позже, чтобы договориться о нашем совместном ужине.
– Буду с нетерпением ждать. – Она тоже встала и поправила юбку. – И передайте от меня привет Джеку.
– Боюсь, я не знаю, когда поговорю с ним снова.
Она молча посмотрела на меня, без всякого осуждения во взгляде.
– Похоже, он обманул вас, заставив поверить, что он… как, по его словам, вы его называли, – тщеславный, ветреный бабник?
Мои щеки вспыхнули:
– Он вам это сказал?
– И не только это. Но это лишь маска, которую он носит, чтобы защитить себя, и я думаю, вы это знаете. Ему было очень больно, когда Эмили ушла. Даже теперь, когда он знает правду, это все еще причиняет ему боль. Такой мужчина, как он, отдает свое сердце нелегко, но, когда он это делает, он отдает его полностью. Его определенно нельзя назвать эмоционально глухим, и уж тем более – лупоглазым идиотом.
Я потрогала лицо. Мои щеки горели:
– Разве я говорила такое?
– Что-то в этом роде. Но не переживайте, дорогая. Он расстроен не из-за этого. – Ивонна шагнула ко мне ближе. – Он расстроен, потому что вы были правы насчет его влечения к Ребекке.
Я вопросительно подняла бровь:
– Он так и сказал?
Ее губы слегка растянулись в легкой улыбке.
– Разумеется, нет. Он мужчина, так что, вероятно, сам он этого даже не понял. Но и это не единственная причина.
Я ждала, что она скажет дальше. Лукавый огонек в ее глазах заставлял меня нервничать.
– И какова другая?
– Он расстроен, потому что, как мне кажется, он влюблен в вас и чувствует себя виноватым из-за Эмили.
– Из-за Эмили? Но ведь она мертва.
– Да. Но взгляните на это с точки зрения Джека. Она оставила его, когда он собирался провести с ней всю свою жизнь. Чтобы такой мужчина, как Джек, захотел связать себя брачными узами, он должен был по-настоящему любить ее. Но для него не было прощания, не было подведения черты. И хотя он знает, что ее больше нет, где-то в глубине души он по-прежнему считает, что они помолвлены и что испытывать чувства к вам сродни измене.
Я знала: мои щеки полыхают огнем, поэтому не стала отворачиваться. Вместо этого я спросила:
– Откуда вы все это знаете?
– Мне восемьдесят девять лет, дорогая, но я пока жива.
– Что ж. Запомню. Но мне кажется, вы ошибаетесь, Ивонна. Я бы знала.
Она с сомнением посмотрела на меня. Я задвинула свой стул под стол и остановилась. Где-то на краю сознания повисла, словно затяжка на гобелене, смутная мысль. Я повернулась к Ивонне:
– Вы столько сделали для меня, что мне неловко просить вас еще об одном одолжении, но мне только что в голову пришла одна мысль.
– Это будет стоить вам еще одного ужина в ресторане, причем не дешевого. – Она приветливо улыбнулась.
– Согласна. – Я подалась вперед. – Дом, в который вы отправили меня и Джека, Мимоза-Холл в Ульмере. Фамилия его первых владельцев была Крэндалл. Джек сказал мне, что во время Депрессии они потеряли все и продали дом семье нынешнего владельца. Не могли бы вы узнать, что только сможете, об этих первых владельцах дома? Родословная, письма, что-то в этом роде? У нынешней владелицы, миссис Макгоуэн, на чердаке якобы есть куча писем и документов. Джек планирует съездить туда еще разок, чтобы взглянуть на них, но мне очень хотелось бы узнать больше уже сейчас. Было что-то в том портрете… – Я вздрогнула, вспомнив холодное дыхание на моей шее и голос в моем ухе. – В любом случае, – продолжила я, – миссис Макгоуэн сказала Джеку, что во второй половине девятнадцатого века произошла какая-то трагедия, и мне любопытно узнать, что это было.
– Крэндалл? – Ивонна взяла ручку, которую носила на цепочке на шее, и записала что-то в блокноте, что всегда лежал на столе. – Хорошо, постараюсь. Я дам вам знать, что найду, когда перезвоню по поводу окна.
