– Предположим, что Ребекка права, и в первой строчке речь идет о землетрясении. Предположим, что она также права относительно последней строки. – Мать подняла вверх затянутый в перчатку палец. – Итак, мы имеем неопознанное тело, а на нем медальон с буквой «М». – Она подняла палец на другой руке. – И у нас есть имя той, о ком нам ничего не известно. Мередит Приоло. Ты не просила свою Ивонну найти список жертв землетрясения?
Я смутно помнила, что где-то когда-то что-то читала о землетрясении, потрясшем наш город почти за сто лет до моего рождения. И даже с гордостью показывала потенциальным покупателям специальные штыри, вставленные в стены большинства исторических зданий города. Но только сейчас я впервые задумалась о возможных его жертвах.
– А они были? – осторожно спросила я.
Мать прекратила расхаживать по комнате, пристально посмотрела на меня и сокрушенно вздох- нула.
– Было разрушено около двух тысяч зданий общей стоимостью около шести миллионов долларов в тогдашних ценах. Примерно сто человек погибло. Точные цифры неизвестны, потому что документы были уничтожены, да и велся учет не так строго, как в наши дни. Некоторые из тел не были найдены.
– Верно. Я помню.
Мать одарила меня хмурым взглядом.
– В любом случае этот вопрос никто не изучал. И мы могли бы с этого начать. Одни. Без Ребекки. И даже без Джека.
Прочтя в моих глазах упрек, она взмахнула рукой.
– Я не слепа, Мелли. Я знаю: он давно не дает о себе знать, но я не собираюсь ни в кого указывать пальцем или кого-то обвинять. По крайней мере, пока. В чем я уверена, так это в том, что тебе пора прекратить жалеть себя и двигаться дальше. Да и вообще, нытики никому не интересны.
Она принялась что-то искать в сумочке. Я же со злостью стряхнула налипшие на ресницы опилки.
– И как только тебе хватает… – начала я.
– Ты слишком красивая, талантливая и успешная, чтобы на что-то жаловаться. Пора посмотреть правде в глаза: несмотря на то, что мы с твоим отцом сделали с нашей семьей, ты сама, без нас, добилась в жизни немалых успехов. – Она направилась к выходу. – Пойдем. Нас ждут дела.
– Но… – Я тщетно попыталась придумать для нее хорошую отповедь, но она сумела сказать обо мне что-то хорошее, и резких слов у меня не нашлось. Схватив с перил пальто, я затрусила за ней следом. – Куда мы?
– Искать Ребекку. Ты знаешь, где она?
– В Ульмере.
– Ты знаешь, как туда добраться? – Мать застыла на месте. Причем так резко, что я налетела на нее.
– Я была там один раз. С Джеком. Но я помню дорогу. Это займет часа два.
Мать посмотрела на часы:
– Ну что ж, тогда едем. Попробую доставить нас туда всего за час.
Я хотела сказать ей «нет», чтобы она знала: раны еще не залечены, что я тосковала по ней каждый божий день в течение тридцати трех лет, пока ее не было рядом со мной. Но она сказала «нас», и я поймала себя на том, что верю, что можно попробовать начать все сначала.
Сев на пассажирское сиденье ее новенького седана, я откинулась на обтянутую кожей спинку и вновь подумала о том, как резко изменилась моя жизнь за относительно короткий отрезок времени – с того момента, когда на меня внезапно свалилось наследство – исторический дом на Трэдд-стрит.
Глава 22
Боˆльшую часть пути мы ехали молча. Я – потому, что знала: стоит мне что-то сказать, как я тотчас нарушу наше хрупкое перемирие. Подозреваю, что мать молчала по той же причине. Сначала она попробовала расспрашивать меня про мое детство, про уроки балета и лучших подруг, но мои односложные ответы, похоже, подсказали ей, что она покушается на запретную территорию. Чтобы замаскировать гнетущее молчание, я нашла радиостанцию, которая крутила группу «ABBA». Впрочем, мать почти мгновенно переключила ее на другую – ту, что транслировала классическую музыку. Я не стала с ней спорить.
Я по мобильнику позвонила Ивонне, попросила ее найти для меня список жертв землетрясения. Она пообещала сделать это в самое короткое время, добавив, что, если что-то найдет – или, наоборот, не найдет, – тотчас позвонит мне. Поговорив с ней, я вернулась к своему основному занятию – по памяти продолжила прокладывать для нас маршрут до Ульмера. Надо сказать, что я ошиблась всего с одним поворотом.
Я также позвонила Макгоуэнам, но нарвалась на автоответчик. Что делать? Пришлось оставить сообщение, объяснив, кто я такая и что я еду к ним. Убаюканная шуршанием шин по асфальту, я почувствовала, как у меня слипаются глаза. Но очень скоро голос матери вывел меня из дрёмы.
– Надеюсь, ты в курсе, что многие оперы написаны по-немецки?
Я вопросительно посмотрела на нее, не понимая, к чему она клонит.
– Я верю тебе.
Она поморщилась и, глядя на дорогу, продолжила:
– Думаю, это означает, что ты не поклонница оперы.
Я промолчала, не готовая признаться ей, что в детстве, когда отец не видел, я переключала каналы телевизора, в надежде увидеть, как она поет на той или другой сцене по всему миру, и что за все годы переключения каналов я видела ее только дважды, хотя никогда не теряла надежды.
– Я давно жду, когда ты спросишь у меня, что означает фраза «Gefangener des Herzens».
Окончательно проснувшись, я села прямо. У меня совершенно вылетело из головы, что я сказала ей о ней.
– Я давно собиралась это сделать, но вечно возникают какие-то срочные дела, и постепенно это сдвинулось куда-то в самый конец списка. Я подумала, что отец может это знать и что я спрошу у него, когда он снова придет обрезать бабушкины камелии.
Мать повернулась ко мне:
– Почему ты решила, что отец может это знать?
Я пожала плечами:
– Хотя он и не слишком надежен, но он был единственным, кто оставался рядом со мной, когда я росла, и у него всегда находились ответы на мои вопросы.
Я заметила, как уголок рта моей матери дернулся вверх.
– Возможно. Но я сомневаюсь, что он знает, что это значит.
– Так ты скажешь мне или нет? – спросила я, слегка обиженная, в том числе и за отца.
– Это означает «пленник сердца».
Я мысленно потерла эти слова, словно прикоснулась пальцами к монете.
– Интересно. Ребекка считает, что он, по всей видимости, солдат-гессенец, который в конце Революции дезертировал из британской армии. Возможно, в Америке он остался против своей воли, но я не знаю, что означает вторая часть фразы.
– Ты могла бы спросить его сама.
Я ответила не сразу. Моя мать не раз вызывала духов, я же их избегала. И никогда не стремилась привлекать внимание к моим экстрасенсорным способностям. Более того, я надеялась, что настанет день, когда они, оскорбленные моими невниманием, оставят меня в покое. Хотя мне случалось задавать Вильгельму вопросы, он неизменно уклонялся от ответов на них, возможно, потому, что инициатива контакта исходила не от меня.
