Его взгляд потух.
Мой удел – защищать женщин вашей семьи. Мередит научила меня это делать. И теперь это мое наказание.
– За что? – спросила я.
Его вздох эхом прокатился по холодному подземелью и стих в наших ушах и сердцах.
За мое предательство. За то, что я позволил ей умереть.
– И как она умерла? – спросила я.
Она утонула. Я не знал, что она на корабле. Я не знал, как ее спасти.
– Кого? Ты о ком? – едва слышно прошептала моя мать.
Кэтрин.
Мы с ней переглянулись, затем вновь посмотрели на Вильгельма. Но его уже не было.
– Кто такая Кэтрин? – спросила Джинетт.
Я закрыла глаза, пытаясь мысленно представить себе фамильное древо Приоло. Насколько я помнила, имя Кэтрин там было в ранней части древа. Я столько раз изучала его, что выучила почти наизусть.
– Это дочь Джошуа. Я запомнила ее, потому что она умерла совсем молодой. Если не ошибаюсь, ей было лет девятнадцать-двадцать. Я запомнила это потому, что это случилось в мой день рождения, пятнадцатого июля. Она жила здесь вскоре после того, как Приоло в тысяча семьсот восемьдесят первом году приобрели этот дом. Примерно в это же время британские солдаты оставили город, что подтверждает предположение Ребекки о том, что Вильгельм предпочел остаться в Чарльстоне. Возможно, он любил Кэтрин и остался с ней по собственному желанию.
– Будь это так, вряд ли бы он назвал себя пленником. Возможно, он остался тайком, и когда отец девушки это узнал – или же, возможно, ему было известно с самого начала, – он вынудил Вильгельма остаться в качестве бесплатного работника, дав ему еду и крышу над головой в обмен на то, что он его никому не выдаст. И Вильгельм остался, но лишь потому, что он любил Кэтрин.
– Но она погибла. Из-за него, – медленно сказала я. – Она была на корабле, который затонул, и он тоже был там, но не спас ее, потому что не знал, что она тоже находится на борту. Это были мародеры, Мелли. Твои славные предки начинали как корабельные мародеры, – прозвучали в моих ушах слова Джека. Увы, не имея доказательств, я не могла – и не хотела – делать никаких выводов.
Мать посмотрела на меня растерянным, изумленным взглядом.
– Мы обе его видели. И он был во плоти и крови. Он был сильней, и эту силу дали ему мы, потому что мы были вместе и хотели, чтобы он был здесь. Мы с тобой творим чудеса, Мелли!
Прежде чем я решала, согласна ли я с ее словами или должна рассердиться, мать потянула меня за руку:
– Пойдем отсюда!
– Куда?
– Включим свет. Не хочу застрять здесь в кромешной темноте, если нам нанесет визит сама знаешь кто. Хотя я сомневаюсь, что она это сделает, потому что мы здесь вдвоем. Но, как говорится, береженого бог бережет. Вряд ли Вильгельм сможет вернуться скоро. То, что он так долго стоял перед нами во плоти и крови, наверняка отняло у него силы.
Мать отступила, давая мне возможность первой вылезти через пролом в камине. Пока я ждала ее, мой взгляд был прикован к закрытой двери, что вела на черную лестницу. Как только мать вылезла из камина, она первым делом включила в кухне свет. Мы вновь посмотрели друг на друга.
– Как ты узнала, что я здесь, внизу? – спросила я.
Она пожала плечами:
– Материнское чутье. Я проснулась и тотчас поняла, что тебя в твоей комнате нет. Тогда я спустилась вниз и пошла на твой голос.
Пока она говорила, я обвела взглядом кухню. Вокруг царил жуткий кавардак. По всему полу валялись разбросанные рабочие инструменты, как будто ждали моего решения, что им делать дальше. Мой взгляд упал на лопату, лежавшую на полу рядом с грудой выломанных кирпичей. Я подошла к ней и взяла ее в руки.
– Нам надо вернуться туда.
– Зачем?
– Вильгельм утверждает, что там что-то есть. И сегодня, когда он привел меня туда – до того, как мы спросили его про Кэтрин, – он сказал мне, что я должна как следует приглядеться. Он постоянно указывал в дальний правый угол. Вдруг там под полом что-то зарыто?
Джинетт скептически поджала губы:
– А нельзя подождать до утра?
– Неужели ты уснешь, зная, что возможный ответ на тысячи вопросов, которые мы задавали себе, совсем рядом и, чтобы его узнать, нужно лишь быстро выкопать ямку в полу?
Мать вздохнула:
– Пожалуй, ты права. – Она шагнула к пролому и посветила внутрь фонариком. – Я подержу фонарик, а ты будешь копать.
И я второй раз за ночь пролезла в пролом. Пока мать светила мне, я взялась копать твердую, слежавшуюся землю. Вторая трудность заключалась в том, что я не могла выпрямиться полностью. Попробовав в первый раз вогнать лопату вертикально в твердую землю, я поморщилась от боли, пронзившей мою спину.
Впрочем, затем я приладилась. Вместо того чтобы копать, я взялась соскребать землю, снимая каждый раз тонкий слой земли. Мать предложила позвать на помощь Джека, но моя реакция была точно такой, как и ее, когда я предложила вместо него позвонить моему отцу. Так что я продолжала медленно копать мелкую ямку в углу потайной комнаты, пока моя шея и спина окончательно не занемели.
Не знаю, сколько прошло времени, но когда мне показалось, что мои силы на исходе и я вот-вот рухну, край лопаты задел что-то твердое. Я обернулась на свет за моей спиной, где, как я знала, мать наблюдает за мной.
– Подойди ближе и посвети.
Она выполнила мою просьбу. Опустившись на колени на холодную землю, мы обе посмотрели на то, что я откопала.
– Похоже на фарфор. На вид что-то вроде ручки.
Я кивнула.
– Я хотела сказать то же самое. Но боюсь, что, если я продолжу копать лопатой, я ее разобью. – Я села на корточки, бросила лопату и потерла лицо. – Наверно, я возьму молоток и одну из твоих ложек для грейпфрута. Можно попробовать гвоздодером с обратной стороны головки молотка расковырять по периметру землю, а потом при помощи ложки осторожно выкопать этот фарфоровый предмет.
Мать нахмурилась:
– Софи недавно говорила, какую ценность имеет столовое серебро, которое мы нашли на чердаке. Интересно, что она скажет, когда узнает про наши раскопки.
– Я не намерена ей что-либо говорить, – сказала я, выразительно выгнув бровь. Помня о том, что выпрямляться в полный рост здесь нельзя, я осторожно поднялась с земли. – Я сейчас вернусь.
Пока я выбирала необходимые инструменты, мать ждала меня, стоя в проломе, после чего мы вернулись с ней к месту работ. Здесь мы положили оба фонарика на землю, направив их лучи на ямку в полу.
Мы трудились почти час, ложка за ложкой удаляя землю, пока нашему взору не предстала изящная фарфоровая чашка. К тому моменту, когда стало ясно, что ее можно осторожно извлечь из ее темницы, наше предвкушение было уже почти осязаемым.
