Я прижала руку к груди. Сердце билось с такой силой, что его стук, казалось, эхом отдавался в пустой комнате. Кэтрин.
Кэтрин, любимая девушка Вильгельма, погибла в июле 1785 года. Я помнила эту дату, потому что это был мой день рождения – пятнадцатое июля. Я вспомнила, что говорил о ней Вильгельм – о том, как она умерла. Она утонула. Я не знал, что она на том корабле. Я не знал и потому не спас ее.
Я перелистала книгу назад и прочла заголовок. Пираты Земли. Корабельные мародеры юго-восточного побережья Соединенных Штатов в восемнадцатом-девятнадцатом веках.
Внезапно меня отвлек звук, донесшийся из спальни Джека, – тихий гортанный смешок, совершенно непохожий на его обычный смех. Я сделала шаг к спальне и в этот момент заметила женские туфли-лодочки на высоком каблуке-шпильке, пару чулок и сумочку, и все это, словно дорожка из хлебных крошек, вело к двери спальни.
Розовая лакированная сумочка была мне хорошо знакома. В следующее мгновение дверная ручка повернулась, дверь открылась, и передо мной предстала Ребекка Эджертон, одетая лишь в клетчатую рубашку Джека.
Похоже, она была удивлена не меньше меня, однако пришла в себя гораздо быстрее. Пока я стояла, разинув рот и пытаясь придумать, что мне сказать, она подняла с пола одежду и прокурорским тоном спросила меня:
– Что вы здесь делаете?
Я хотела задать ей тот же вопрос, но поскольку ни она, ни я, по большому счету, не имели на это права, то я воздержалась. Впрочем, отвечать ей я тоже не стала. Вместо этого я шагнула вперед, объятая яростью не только по причине ее подлости, но и потому, что она вышла из спальни Джека в одной только его рубашке.
– Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы! – воскликнула я, тыча в нее пальцем. – Это ты должна ответить мне… причем ответить еще и на другие вопросы. Например, как давно тебе известно, что ты приходишься родственницей Крэндаллам из Мимоза-Холла и той девушке на портрете? Мне пока неизвестно, почему ты решила утаить от меня этот факт, но ничего, я непременно это узнаю. И я хочу знать, почему ты выбрала для своих игр мою мать и меня?
Ребекка на миг нахмурила брови и приняла растерянный вид. Я даже на мгновение поверила, что она и впрямь ничего не знает. Но затем я вспомнила, как она не отвечала на мои звонки, как украла дневник, и буквально впилась в нее взглядом. Она меня не обманет, какие бы слова ни слетели с ее губ.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, Мелани. Да, я признаюсь, что, увидев на семейном древе Крэндаллов мою фамилию, была заинтригована. До этого я об этом ничего не знала и удивилась не меньше, чем ты.
– Вот-вот, так удивилась, что украла папку с фамильным древом, которую Ивонна приготовила для меня, а заодно «случайно» прихватила еще одно, которое составила миссис Макгоуэн? Скажи, ты считаешь меня круглой дурой? Я знаю, что все это неким образом связано, и у меня есть сильное подозрение, что тебе известно, как именно. Не знаю, по какой причине, но ты не желаешь мне этого сказать. – Я перевела дыхание. Казалось, ярость высосала из моих легких весь воздух. – Но я это выясню. Без твоей помощи. – Я подняла руку. – Можешь ничего мне не говорить. Все равно это будет ложь, у меня же нет времени ее выслушивать. – Я перебросила ремешок моей сумочки через плечо и приготовилась уйти. – Только помни: отныне ты лишилась права даже приближаться к моей матери со своими вопросами. Не смей даже появляться на пороге нашего дома. Тебе там не рады.
Я повернулась, чтобы как можно скорее уйти, но в следующий миг не то увидела Джека, не то расплакалась, или же то и другое одновременно. Такое унижение я пережила до этого всего один раз, кстати, тогда тоже не обошлось без Джека. Тогда мне казалось, что он интересуется мной, в то время как его с самого начала интересовали спрятанные в моем доме сокровища. И вот теперь я испытала то же самое, только на этот раз я могла обвинять лишь саму себя за то, что простила его и вновь впустила в мою жизнь.
Я уже решительно шагнула к двери, когда Джек окликнул меня:
– Мелли, погоди!
Распахнув дверь, я обернулась: Джек застыл в дверях спальни – в джинсах, в вывернутой наизнанку рубашке, со всклокоченными волосами.
– Это еще зачем? Чтобы ты унизил меня еще больше? Как давно вы с Ребеккой посмеиваетесь за моей спиной? Не поэтому ли ты не отвечал на мои звонки? Я думаю, что вы с Ребеккой спелись и решили быть заодно, а меня прокатить… верно? – Горло мне обожгли слезы, но я поспешила их сглотнуть. Ни за что не дам этой сладкой парочке увидеть меня плачущей!
– Все не так, как ты думаешь. Все это… – Он помахал рукой, указывая куда-то позади себя, хотя я так и не поняла, что он имел в виду, Ребекку или беспорядок в своей квартире. – …просто вышло само собой. – Он шагнул вперед, и когда я заглянула в его глаза, то почти поверила ему. – Я обещал тебе больше никогда не лгать, – тихо добавил он. – И я не лгал.
Наши взгляды встретились. Да, я хорошо помнила его обещание. Я даже помнила, что поверила ему. Но когда я посмотрела на него, мне невольно вспомнился наш поцелуй, и я подумала, помнит ли он вкус дождя на наших губах, и то, как наши тела подходили друг к другу, и какими пустыми были дни, когда его не было рядом со мной. А еще мне подумалось: когда ему хотелось что-то сказать, о ком он думал в первую очередь? Обо мне ли? В своем глупом стремлении к самосохранению я все это отрицала. Что, если он делал то же самое?
Я через плечо оглянулась на Ребекку. Та с каменным лицом наблюдала за нами. Я вновь повернулась к Джеку.
– Один из вас лжет. Когда я видела Ребекку в первый раз, она показала мне фото моей матери в фамильных украшениях, колье и серьгах. Эти самые колье и серьги были упомянуты в документах, как принадлежавшие Мери Крэндалл и утраченные в результате кораблекрушения судна «Ида Белль», следовавшего курсом из Коннектикута в Южную Каролину, на борту которого она находилась в качестве пассажира. Ребекке хотелось узнать, откуда они у моей матери, и под тем предлогом, что она-де журналистка и хочет написать о ней статью, она взялась охотиться за ней, чтобы взять интервью. Неужели тебе непонятно? Она лгала мне с самого начала. Ей от меня что-то нужно, и она использует с этой целью тебя.
Ребекка подошла к Джеку и, взяв его за руку, потащила прочь.
– Не надо ее удерживать, Джек. Пусть идет. Ей нужно успокоиться и прочистить голову, чтобы снова начать трезво мыслить. Она слишком расстроена, чтобы понять, что и как, и с ней бесполезно разговаривать.
Я не сводила глаз с Джека.
– Спроси у нее, почему она фотографировала витражное окно в доме моей матери. Мы знаем, что это какая-то подсказка, и у меня такое чувство, что Ребекка поняла, к чему именно. Или она уже сказала тебе, но ты от меня это скрываешь. Ладно, как хочешь. Но знай: у меня нет к ней доверия, а поскольку ты с ней, то у меня нет доверия и к тебе. – Я закрыла глаза, не в силах больше смотреть на него. – И я отказываюсь верить, что ты с ней не спишь.
Его взгляд мгновенно сделался колючим:
