Вторая жена Баурджина, смуглянка Гуайчиль, пожалуй, имела не такой взрывной характер, как Джэгэль-Эхэ, которой слова поперёк не скажи, однако была себе на уме и, коли уж чего хотела, добивалась всенепременно. Вот захотела девять лет назад стать женой Баурджина — стала! И никто ей в этом не помешал, даже Джэгэль-Эхэ приняла её, словно родную сестру, мимоходом заметив, что не дело князю иметь всего одну жену, не дело...
Гуайчиль родила нойону ещё двоих детей: сначала девочку, названную Дубовым в честь матери Ниной, потом мальчика, Илью. Услышав это имя, обе жены довольно кивнули — ну как же, уж всяко знали святого Илию. Часть монголов... Нет, лучше не так. Те, кого всё чаще называли одним словом — монголы, представляли собой множество самых разных племён, часть которых — найманы, кераиты, меркиты, уйгуры — исповедовали христианство, принесённое когда-то в степи опальным миссионером Несторием. Христианство это, хоть и было весьма своеобразным, не признавая, к примеру, Богочеловеческой сущности Иисуса Христа, однако все необходимые морально-этические ценности в себя включало. Часть монголов почитала грозного бога Тэнгри и множество божков помельче, часть — пока ещё очень маленькая — исповедовала буддизм, а часть — ещё меньшая — мусульманство. Чингисхан в мудрости своей велел чтить любую религию — и, по мысли Баурджина, это было правильно. Правильно и справедливо. Кроме религиозного многообразия, монголы — коль их уж стало принято так называть по имени одного из главных племён — сильно отличались друг от друга и по внешнему виду: кроме узкоглазых и скуластых, много было светловолосых европеоидов — тюрков. Сам Чингисхан, кстати, был светлоглаз и рыжебород, к тому же — высок и строен. Правда, в последнее время великий хан всё чаще горбился под грузом непосильных забот недавно возникшего государства. Наследник великих азиатских — точнее, южносибирских империй, он нёс свой тяжёлый груз с честью, дав своим поданным свод строгих законов — «Ясу». Запрещалось всё то, что было неэтично и плохо: воровство, прелюбодеяние и прочее. Заодно и пьянство. Монголы были не дураки выпить. Готовили ягодное вино — бражку, хмельной кумыс и молочную водку — арьку. Пили много — по праздникам и в будни, по случаю и без такового. Веселились, пели песни, а потом, встречаясь, со смехом и прибаутками вспоминали, кто сколько выпил да что учудил. Прямо совсем как русские люди! Правда, вели себя при этом вполне прилично, без всякого гнусного непотребства — разбитых морд, злобных пьяных драк и всего прочего. Пили — для радости и веселья. Пили все.
Темучину осточертело: приехал как-то раз из какого-то кочевья да посетовал — куда ни глянь, одна пьянь! Мальчонка маленький — едва до брюха коня — и тот в умат! Идёт, шатается, орёт себе песни. Ну куда это годится? Разве ж с такими пьяницами построишь нормальное государство? Возродишь древнюю имперскую мощь? Пьяному уже хорошо, на великие свершения его не тянет.
Вот и запретил Чингисхан пить. В «Ясе», основном законе! Не совсем, конечно, запретил, но теперь слишком уж забубённые гуляки знали, что за пьянство неделями беспробудно им могут и хребет сломать. Строгие стали законы! Однако пили всё так же много. Баурджин по этому поводу посмеивался: монголов пить отучить — всё равно как ложками попытаться вычерпать озеро Буйр-Нур. Может, конечно, и вычерпается... лет через тысячу, две...
Так вот и жили, вполне даже счастливо. Правда, не сказать, что Баурджин-нойон купался в счастье и неге — некогда было купаться, должность не позволяла. Юртаджи — в переводе на понятный язык — полковник генерального штаба.
Личный шатёр из золочёной парчи, синий стяг с вышитым изображением Христородицы, особняк в Хара-Хото и тумен отборных воинов, храбрых и умелых рубак... ни черта не смыслящих в тонкой стратегической работе разведки! А соперник был силён — цзиньскую разведшколу ханьцы ставили, на основе тщательно разработанной военно-шпионской науки. Трактатов у них было по этому поводу понаписано — тьма! Баурджин, когда изучал ханьский, один прочёл — некоего Сунь Цзы. Даже выражение из него запомнил: «Война — это путь обмана». Умри, но точней не скажешь!
Вот и приходилось обманывать. Нет, конечно, окромя дуболомов и смышлёные ребята попадались, только вот ни ханьского, ни чжурчжэньского языка не знали, а учить их сейчас было некогда. Набрать соглядатаев из самих ханьцев или чжурчжэней? Можно, конечно, но только как им довериться? Да и зачем? Уж в этом вопросе Баурджин-юртаджи был полностью согласен со своими помощниками — Гамильдэ-Иченом и Игдоржем Собакой. Никому нельзя доверять! А нужно было выяснить положение дел, организовать мятежи — несколько маленьких либо один большой, а лучше — и то и другое. И сделать всё качественно и быстро. Ну, кого пошлёшь?
— Сам поеду!
Баурджин так и заявил великому хану. Тот, конечно, нахмурился:
— Обоснуй!
Ох, и взгляд же был у Чингисхана — тигриный! Мурашки по коже. Однако Баурджин к таким взглядам привык, да и не хану ведь, по большому счёту, служил — своей семье, своему роду, своей Родине. Пожал плечами, улыбнулся хитро:
— Обосновать? Изволь, великий хан. Я — один из немногих — неплохо говорю по чжурчжэньски, а на ханьском даже пишу...
— Ну да, ну да, — хан вдруг улыбнулся. — Со времён Мэй Цзы, да?
Баурджин аж плечом передёрнул — надо же, сколько лет прошло, а помнит! Мэй Цзы... Обворожительная цзиньская шпионка, едва не угробившая когда-то и Баурджина, и почти все тумены Темучина. Изощрённо, надо сказать, работала девушка, ну да бог с ней — дела прошлые.
— К тому же, — продолжал князь, — я думаю, великий хан, ты имеешь основания доверять мне. А насколько ты будешь верить тем, кого я предложу вместо себя? Настолько же будешь доверять и предоставленным ими сведениям.
Хан тихо засмеялся, удовлетворённо щуря глаза:
— Я всегда считал тебя чрезвычайно умным человеком, Баурджин-гуай. И рад, что не ошибся. Выберешь себя помощников?
— Нет, — князь отрицательно качнул головой. — Я поеду один.
— Как — один?
— У найманов есть такая пословица: куда легче поймать стаю птиц, чем одну шуструю птичку, — негромко отозвался Баурджин. — Вот такой птичкой я и буду. Сколько у меня времени, великий хан?
Чингисхан задумался, сдвинул брови, жёлтый огонь, горящий в глазах его, сделался мягче, вроде бы собираясь угаснуть совсем... Однако нет — вот, снова вспыхнул!
— Тебе будут нужны люди для связи, — напомнил хан.
Баурджин почтительно согласился:
— Да, государь, я уже думал об этом.
— Интересно, кого же надумал использовать?
— Гамильдэ-Ичена и... Игдоржа Собаку.
— Гамильдэ-Ичен. — Темучин покивал. — Славный, славный юноша... А вот Игдорж... Сколько помнится, он служил Гурхану!
— Ну да, в прошлом ближайший подручный знаменитого Кара-Мергена. У него я и сманил Игдоржа, о чём пока ни разу не пожалел. Нет, нет, не беспокойся, великий хан, — нойон перехватил взгляд Повелителя, — я доверяю Игдоржу. И вовсе не потому, что ему есть что терять...
