— Таким я бы не доверял, — перебил хан. — Человеческая натура слаба, и каждый, кто имеет хоть что-то, всегда хочет большего.
Нойон вскинул глаза:
— Игдорж Собака служит нам вовсе не из-за подарков... Положение! Любимое дело — высматривать, вынюхивать, организовывать слежку — в этом весь Игдорж.
— И всё же...
— Я понимаю, что ты никогда не будешь доверять ему, великий хан. Потому и предложил — себя. А Игдорж вместе с Гамильдэ будут моими связными. И если возникнет нужда, я использую их как сочту нужным.
— Что ж, — Чингисхан решительно махнул рукою, — ты отправляешься в опасный путь, Баурджин. И... — повелитель хитро прищурил левый глаз, — ты ведь не всё мне сказал?
— Конечно, не всё, — Нойон улыбнулся. — Мы говорили о мятеже. Мятеж — это люди, толпа. А толпе нужен вожак! И этот вожак должен получить от меня гарантии... точней — через меня от тебя.
Чингисхан внезапно расхохотался, шутливо погрозив собеседнику пальцем:
— О, ты хитёр, парень! Хочешь сказать — кто же не слышал о таинственном Баурджине-нойоне, одном из верных помощников великого хана монголов и всех прочих? Но твои полномочия должны быть подтверждены. Возьмёшь с собой пайцзу. Золотую, с тигром.
— Нет, государь, — твёрдо отказался князь. — Золотая пайцза... Слишком уж она приметна. А ханьцы хорошо умеют проводить тайный обыск.
— Отказываешься? — Чингисхан нахмурил брови.
Баурджин спокойно выдержал вдруг сделавшийся гневным взгляд:
— Нет, не отказываюсь. Просто я не возьму её с собой — пайцзу доставят куда надо верные мне люди.
— Гамильдэ-Ичен?
— Или Игдорж Собака.
На сём разговор и закончили. Пожелав Баурджину удачи, Чингисхан тепло простился с ним и даже лично подал на прощанье серебряную пиалу с кумысом — великая, почти недостижимая честь!
— О, великий хан... — По обычаю принимая кумыс двумя руками, нойон был тронут.
— Ты, кажется, христианин? — вдруг осведомился государь.
— Да, великий...
— Как возвратишься, я велю построить церковь. Нет — церкви! В Хара-Хото и в наших северных городах. Там, правда, подобные уже есть, но ещё по одной не помешает, верно?
— Ты поистине великий государь! — Баурджин замолк — а что ещё было говорить? На сём и простились.
А уже буквально на следующий день Баурджин покинул ханскую ставку на гостеприимных берегах Керулена и, прихватив с собой Гамильдэ-Ичена и Игдоржа Собаку, вместе с несколькими туменами подался на юг, в тангутское государство Си-Ся, на границах которого уже развёртывались мощные силы Джэбэ, одного из любимейших полководцев могучего хана. Джэбэ — «Стрела». Баурджин знал его ещё в прежние времена, когда будущего полководца, а тогда врага великого Темучина, звали Джиргоадай. Тогда и познакомились, у Джамухи, на крутых берегах Аргуни, сойдясь в лихой схватке. А потом свиделись ещё раз и на этот раз уже сражались вместе, отбиваясь от злобного натиска людоедов. Да-а... было что вспомнить.
В тангутский город Иньчжоу (по-ханьски — Синьцзян) въехали уже безо всяких туменов — на повозках, под видом купцов из Баласагуна. Остановились на постоялом дворе, решая, как быть дальше. Там же, на постоялом дворе, слово за слово, разговорились с хэбэйскими купцами. Беседу, начавшуюся с поношения «диких монгольских дикарей», искусно перевели в нужное русло — о путях-дорожках на восток, в Цзинь. О цзиньских порядках, о прибыли, вообще, о торговле... ну и о политике — а как же без этого? О чём ещё говорить мужчинам, сидя за кувшинчиком хорошего вина? О женщинах, о войнах, ну и о политике — куда от неё деться?
— О, поистине, наши управленцы-шэньши многомудры и знающи, — распинался один из купцов. — Недаром, прежде чем получить даже самый низший чиновничий ранг, они должны сдать строгий экзамен. Так что — мудры, мудры... Но, между нами говоря, — воры! Все воры, все! Вот хоть взять некоего Цзяо Ли — он как раз сюда едет...
— Цзяо Ли? — сразу же насторожился нойон. — А кто он... эй, слуга, неси-ка ещё кувшинчик... а кто он... да побыстрее неси, того самого вина, что мы только что пили... Так вы там что-то говорили про какого-то шэньши, уважаемые?
— Не про какого-то — а про Цзяо Ли из Фаньчжоу. Там, в Фаньчжоу, все воры, но господин Цзяо из всех воров — наипервейший вор.
— Да уж, — охотно поддакнули остальные торговцы. — Всем ворам вор. К тому же — нахален и глуп. Ну да, все чиновники воры, но ведь воровать можно по-разному! Можно выделить нужным людишкам подряд на ремонт дорог, можно организовать через подставных лиц торговый дом...
— Торговый дом? — переспросил Баурджин. — Это интересно.
— Да мало ли что ещё можно! Чиновник, считай, что глаз императора! Только вот все эти хитрые приёмы не для Цзяо Ли. Прямо сказать, глуп он для всех этих сложностей. А потому и воровал напрямую — руку в городскую казну — хап! Хап! Хап! Просто и незатейливо, без всяких там объяснений.
— А когда приехал ревизор... — это уже подал голос другой купец, толстый, с поредевшей седой шевелюрой, — Цзяо Ли его подкупил, тоже без всяких затей. Подкупил и второго. А вот третий куда как хитёр оказался! Вывел вора на чистую воду — и сам волею императора занял его место! Сразу организовал ремонт городских стен — под это дело собрал у жителей деньги да ещё и у императора помощи попросил. В общем, стал воровать красиво, не в пример господину Цзяо. А уж тот как дрожал в ожидании императорской кары!
— Ну, ясно — Цзяо Ли известный трус.
— Да уж, не храбрец... Хотя и обожает из себя храбреца корчить! А ведь сам труслив, как беременная лисица.
Баурджин и его компания еле скрывала радость — вот это чиновник, вот это шэньши! Туп, труслив, сребролюбив — целый набор весьма подходящих для вербовки качеств.
— Нет, — уже за полночь, в опочивальне, негромко заявил своим Баурджин. — Вербовать его мы не будем.
— Почему? — удивлённо переспросил Гамильдэ-Ичен, молодой человек лет двадцати семи, черноволосый, сероглазый, с рыжими смешными веснушками — приветом из детства. Грамотей и умница, каких мало. — Ты поясни, Баурджин, не смейся.
— Думаю, этот вороватый шэньши слишком уж глуп для вербовки, — вместо нойона откликнулся Игдорж Собака.
Ох, и странный же был тип! На вид — лет тридцать, а может, и сорок, а может, и чуть больше, сам из себя неприметный — не толстый, но и не худой, не высокий, но и не низкорослый, лицо будто припорошено серой пылью — взглянешь на такого и тут же забудешь, потом и не вспомнишь уже никогда. Идеальный типаж для шпиона! Вот шпионством-то Игдорж-гуай всю свою сознательную жизнь и занимался и в том, не скрывая, видел собственное призвание. Гамильдэ-Ичену, впрочем, тоже разведкой заниматься интересно было весьма, так же как изучать древние рукописи или зачитываться уйгурскими описаниями давно сгинувших царств. А вот Игдорж... это совсем другое дело. Это шпион, можно сказать, прирождённый и жизни своей по-иному не мысливший. Даже семьёй не обзавёлся — всё некогда, да и обуза она разведчику, семья-то...
