Илья убрал руку, сказал неожиданно трезвым голосом:
– А может быть, ему не нужно все это… что вы с Эмкой для него готовите?.. А может быть, он не математик?
– Не математик?.. А кто же?..
– Нормальный. Не математик, а нормальный человек.
Лева – нормальный? То есть обычный? Фира улыбнулась, отчасти даже растрогавшись таким нелепым предположением, – Илюшка как ребенок.
– Господи, Илюша, ты сам не понимаешь, что говоришь! …Вот Гриша Перельман ничем, кроме математики, не интересуется, – это нормально.
– А по-моему, ненормально.
Он дразнит ее, зачем он дразнит ее в такое тяжелое время, вместо того чтобы… чтобы… чтобы вести себя как положено отцу, он ее дразнит!..
– Да?.. Да? По-твоему, нормально – это когда вместо олимпиады выпивка? Это, по-твоему, нормально?! – Фира уже почти кричала.
Илья опустился на пол перед диваном, положил руки на Фирины колени. Крепкие красивые ноги, смуглая гладкая кожа, цветастый ситец разбросан по дивану…
Фира положила руку Илье на голову, машинально отметив – кудрявые волосы совсем не поредели. Илья все так же красив, и возраст ему к лицу, он стал по-другому красивым, более мужественным…
– Как ты не понимаешь?! Математика требует полного погружения, у него должна быть только математика, тогда он добьется! У него олимпиада.
«Городская. Потом всесоюзная. Потом… если повезет… Это его судьба… ты должен с ним поговорить, должен…» – другим, размягченным, голосом говорила Фира.
– Я сам в его возрасте прятал сигареты за батареей… и под матрасом немецкие порнографические открытки, – поглаживая ее, бормотал Илья.
Он видел Фирино отражение в боковом зеркале трюмо, он любил смотреть, как любит Фиру, и это всегда была Фира, ему не нужно было воображать другую женщину, но сейчас вдруг почудилось, что в зеркале была не Фира. В глазах было одно, в ушах другое, – Фира все говорила «олимпиада, городская, олимпиада всесоюзная», он попытался не слышать, представить, что это другая, незнакомая женщина… Фира полностью открылась ему, застонала и вдруг резко оттолкнула Илью, вытолкнула его из себя, как пробку из бутылки, и закричала:
– Ты что говоришь?! …Ты сам в его возрасте! Как будто ты образец удавшейся жизни!.. Ты хочешь, чтобы Лева был как ты?! Чтобы он ничего не добился?! Ты хочешь, чтобы он был неудачником? Как ты?!
Илья поднял голову между ее колен.
Секунду назад они представляли собой любовную картинку, живую иллюстрацию к любимой Ильей перепечатанной книге «Техника секса», а теперь – то ли любовь, то ли ссора: она все еще открытая ему, с разведенными ногами, а он перед ней на коленях с растерянным лицом.
– Ты считаешь, что я неудачник?.. – сказал Илья, все еще придерживая ее раздвинутые ноги, уже не ласково, а настойчиво и зло.
Фира сбросила с себя его руки, прикрылась полами халата. Бессмысленно жестоко попрекать Илью, но чем измерить годы ее стараний, надежд, разочарований, годы бесконечного «Илюшка, когда ты начнешь?..». Она старалась, она так старалась, но Илья выскользнул, сошел с правильного пути, – и вдруг мелькнула страшная мысль: а теперь вслед за ним ускользнет Лева?!
Фира вздохнула, открыла рот, чтобы сказать: «Прости, я не это имела в виду, иди ко мне…» – и выкрикнула отчаянно, не помня себя:
– Я умру, если Лева станет таким, как ты!
– Как я? Я неудачник? А ты хоть раз спросила меня, что мне нужно? Ведь это был твой выбор… Это тебе была нужна диссертация… Ты решала, как нам жить. Это ты неудачница, это тебе не удалась наша жизнь… А я…
– Но разве мы сейчас – о тебе? – закричала Фира. – Разве сейчас важно, кем я тебя считаю? Разве сейчас мы должны выяснять отношения между собой? Почему ты говоришь о себе, вместо того чтобы думать, что делать с Левой!
Илья поднялся с колен, взял с тумбочки у двери ключи от машины и вышел из комнаты.
– Ты с ним поговори по душам! – закричала Фира в закрытую дверь. – По душам поговори, по душам… Может быть, у него первая любовь…
Услышала, как хлопнула дверь в прихожей, и подумала: «Он меня предал». Вместо того чтобы спасать ребенка, поставил на первое место не Леву – себя, свою обиду, свое уязвленное самолюбие. Она ударила его по больному, чтобы он встряхнулся от боли, опомнился, стер с лица эту снисходительную улыбку «я сам…». Чтобы он понял! А он развернулся и ушел. Ушел, когда Лева лежит у себя пьяный. Это предательство!.. Господи, Лева, ее птенчик – пьяный. …Господи, за что?..
Фира тяжело поднялась, вышла в коридор, подошла к Левиной двери, прислушалась – тихо, вернулась к себе, зажгла верхний свет, встала у зеркала, всмотрелась в свое отражение – в черной волне надо лбом седая прядь, когда появилась – сегодня?..
Фирина мама Мария Моисеевна говорила: «Фирочка, ты у меня поседеешь, пока вырастишь этого ребенка, он у нас слишком…» Кутельман называл Марию Моисеевну «интуитивным мудрецом». Из множества теорий интеллекта ему нравилась та, что разделяла понятие интеллекта на приобретенный интеллект и интуитивный, данный природой, – человек делает верное умозаключение, но объяснить не может, даже не пытается. Мария Моисеевна не уточняла, что именно слишком – слишком умный, слишком красивый, слишком болезненный? Она говорила так, когда пятилетний Лева, как цирковая обезьянка, решал сложные задачи для Кутельмана, когда вслед за гриппом заболевал ангиной. Что бы она теперь сказала?.. Некому было Фиру пожалеть, некому было сказать ей «ты у меня…».
«Илюшка у нас красивый, у него своих делов по горло» – тоже ее слова.
Мария Моисеевна – мудрец. У красивых своих делов по горло.
В «Сладкоежке» Илья сказал учительнице Мариночке: «Моя жена отнеслась к этой истории философски». Фира – философски?! Она была так зла, что только слепой не увидит! И эта ее бешеная злость марафонца, который все поставил на победу и, не добежав до финиша, с размаха уткнулся в стену, было – «Моя жена отнеслась к этой истории философски»?! Да Фира головой бы эту стену разбила!
В июне Лева должен был готовиться к олимпиаде вместе со всей командой в Академгородке под Москвой, а в июле – Вашингтон.
Фира собирала документы. Количество необходимых справок множилось, каждая следующая справка была нужна срочно и казалась трагически недостижимой, и – вот еще одна справка, и все, и – все оказалось напрасно. И огромный Левин труд, и яростный сбор документов, и вся ее жизнь, положенная на Левино прекрасное будущее… В конце апреля овировская тетка-лейтенант объявила Фире, прибежавшей с последней справкой: «Зря торопились, справка не нужна, все равно остальные документы вашего сына потерялись». Фира не заплакала, посмотрела в глаза овировской тетке-лейтенанту прямо и смело, словно та вела ее на расстрел, и та ответила официальным взглядом: «выйдите из кабинета» и неофициальной гримасой «я-то тут при чем?». Казалось бы, событие международного масштаба, престиж образования, честь страны, – такое значительное большое, – а закончилось все на крайне низком уровне, на уровне овировского стола: по одну сторону – крашенный пергидролем лейтенант службы госбезопасности, по другую – Левина мама…
